В июне тридцать седьмого...

Господи! И сейчас слышу этот романс! Вадим Козин? Или кто-то другой?

В общем, мужской голос — через потрескивания, шорохи, всхлипы саксофона:

Я поднимаю бокал
За нашу встречу,
За переполненный вокзал
И поздний вечер...

И тут он подлетел ко мне, подхватил на руки, закружил по комнате:

   — Да здравствуют путешествия! Да здравствует Европа, в которой мы обязательно дождёмся революции!..

   — Пусти! Не надо!.. — Я вырвалась из его рук, подлетела к граммофону, сорвала с жёлтого диска головку с иглой — мужской завораживающий голос оборвался. — Не надо...

Мы стоят и у празднично сервированного стола.

«Сейчас! — приказала я себе. — Сейчас!»

   — Сядь, Гриша, — спокойно сказала я.

И он послушно сел на диван. Со страхом, с непонятной мольбой смотрел на меня.

   — Лучше сейчас... — сказала я, не узнавая своего голоса. — Лучше я скажу всё сейчас. Из Германии я не вернусь к тебе. Молчи, молчи!.. Мне трудно говорить. Я — до конца. Скажу до конца. Я не люблю тебя! С тех пор... В Азербайджане, в Баку...

— Что — в Баку? — перебил он, и отчаяние было в его голосе.

Баку. Ноябрь 1920 — август 1921