В «игру» вступает дублер

Антонина несколько раз повторила, прихлёбывая кофе. И премило вздохнула:

— Ах, это самые важные слова! Особенно для женщины. Я привыкла, чтобы меня любили, невзирая на чумной мор и войну! Мой бедный муж меня обожал, но, увы, это длилось недолго. Мы прожили чуть больше двух лет, и он умер в самый неподходящий момент — за две недели до начала войны! Я осталась без поддержки, без утешения. Не так-то легко найти подходящую замену, когда кругом стреляют! Хорошо, что есть вещи, драгоценности, а то не знаю, как бы я жила.

Свою биографию «безутешная» вдова рассказывала, мило обкусывая смоченную в кофе галетку. Языком она занималась примерно с тем же прилежанием, с каким это делает шаловливый ребёнок, питающий отвращение к книге.

Выйдя от Анны, Антонина скривила губы: разыгрывай тут светскую любезность перед какой-то учительницей. Раньше она её на порог бы не пустила, а теперь приходится к ней самой ходить. А как не пойдёшь? Фишер, по всему видать, шутить не любит. Только вряд ли эта блондиночка чем-нибудь опасна: тихая, пугливая.

Антонина так и заявила Фишеру, который в тот же вечер явился с расспросами. Он с усмешкой посмотрел на неё и сказал:

— Пугливая? Чего ей бояться, если за ней нет вины?

— Сейчас все боятся! — не отступала от своего фрау Антонина, уж очень ей не хотелось ходить на эти бессмысленные занятия.

— Вы же у неё не единственная ученица?

— Похоже, что единственная.

— А как же господин Ларский? Или он берёт уроки в другое время?

— Ах, Ларский! Наверное, ему удобнее в другие дни.

— Возможно. А вы не находите, что фрёйлейн Анне было бы удобнее объединить двух учеников вместо того, чтобы давать уроки в разные дни?

— Наверное, — пожала плечами Антонина.

— Так почему она этого не делает?

— Откуда я знаю?

— Я вас учу мыслить, фрау Антонина. Зайдите неожиданно в другой день, вслед за Ларским. Не сразу, конечно, а через несколько минут.

— Вы мне слежку предлагаете! — возмутилась Антонина.

— Я вам предлагаю вашу личную безопасность, — чётко выговорил каждое слово оберлейтенант и при этом так выразительно посмотрел на Антонину, что она внутренне содрогнулась.

Во вторник Зигфрид пришёл с новой информацией о переформировании в немецких частях.

— Это короткое сообщение, Анечка, надо его сейчас же передать.

Анна достала «Юрку», взялась за ключ. «Та-та-та», — стучал передатчик, и где-то за сотни километров радист ловил в эфире такое нужное сообщение. И вдруг раздался стук в дверь. Какая досада: осталось всего два слова.

— Давай, Анечка, давай, — шепнул Зигфрид, а сам прыгнул к двери, оттуда можно было осторожно глянуть в окно.

Стук повторился, долгий, настойчивый. Зигфрид старался через окно рассмотреть, кто стучит. Анна тем временем закончила передачу, быстро спрятала «Юрку» и тоже выглянула. В краешке окна мелькнула лакированная сумочка.

— Антонина! — догадалась Анна.

— Антонина?

Мелькали секунды, Зигфрид думал: «Случайность? Нет, уж слишком настойчива. Выследила». Вдруг быстро распорядился:

— Расстегни блузку, будешь застёгивать на ходу. Оставь дверь в эту комнату приоткрытой. Иди! Ничего не бойся! Впусти её!

Он быстро сдёрнул с кровати покрывало, смял одеяло, скинул пиджак и бросил на стул. Когда Антонина вошла, «удивлённая» тем, что ей так долго не открывали, то через приоткрытую дверь увидела, как около неприбранной постели натягивает на себя рубашку молодой мужчина.

— О-о-о, — разыгрывая милое смущение, сказала профессорская вдова, — я, кажется, некстати.

Анна то бледнела, то краснела, не в силах вымолвить хоть слово, и это вполне соответствовало волнению девушки, застигнутой врасплох при интимных обстоятельствах. Наконец пролепетала:

— Сегодня урок у господина художника…

— Вижу, вижу, — с подчёркнутой галантностью проговорила Антонина, бросив насмешливый взгляд на смятую постель.

Зигфрид вышел. Застёгивая последнюю пуговицу на пиджаке, плотно прикрыл дверь и с видимым смущением произнёс:

— Анна Петровна, я не нашёл там словаря.

— Он… он, наверное, здесь, на этажерке, — спохватилась Анна, доставая словарь. — Вот же он.

— Аннушка, представьте нас, — чуть капризно потребовала Антонина.

Анна уже овладела собой, представила, Антонина и Зигфрид протянули друг другу руки.

— Я решила занести лекарство вашему отцу, — сказала вдова, обращаясь к Анне. — Вы говорили, что он часто болеет, потому вам и приходится подрабатывать.

Она достала две упаковки, положила на стол.

— Это очень помогает при простудах… Ну, не буду вам мешать сегодня. А в другой раз, может, позанимаемся вместе? И вообще, Аннушка, почему бы вам не объединить нас? Это такая экономия времени для вас, а у нас занятия пойдут веселее. Я постараюсь не опаздывать. Когда мне прийти?

— Приходите как обычно, — твёрдо ответила Анна, уже преодолевшая растерянность. — Господин художник занимается давно, а вы будете изучать язык с самого начала. Объединить такие занятия невозможно.

— Жаль. Но, может, мне ещё повезёт, и мы снова встретимся?

Зигфрид развёл руками: дескать, всему хозяин — случай.

Вечером, держа отчёт перед Фишером, Антонина брезгливо заявила: