В горах Тянь-Шаня

Продолжаю путь дальше. В первом же отщелке я вижу опять заросли этого растения, но уже с нарядными лиловыми соцветиями. Отщелок так расположен, что больше основного ущелья освещается солнцем, здесь теплее (вернее жарче) и татарник обогнал в развитии своих соседей.

На бутонах — целое паломничество насекомых: гроздьями повисли отливающие зеленью бронзовки, крутятся и большие и маленькие юркие мухи, прилетают деловитые осы. Все сосут выделяемую растением сладкую жидкость. Когда жуки покрывают весь цветок, тогда ловкие мухи тычут хоботками в тело бронзовок и что-то с них слизывают. Не гнушается этого занятия и грациозная пестрокрылка.

Чем больше жуков, тем больше растение источает сладкий сок. Там, где нет муравьев, бесцеремонные нахлебники терзают татарник.

Вечером возле бивака на нераскрывшемся соцветии татарника я вижу четырех жуков. Один с крошечным белым пятнышком: где-то запачкался. Утром и днем все те же жуки и на том же месте. Что они там делают так долго?

Оказывается, жуки сосут сладкую влагу. Она вспенилась, будто забродившая патока, и без конца выступает на вершинке соцветия, где виднеется розовое пятно нераскрывшегося бутона. Так вот почему жуки так долго сидят на одном месте! Они его обрабатывают, заражают грибком и результат налицо: цветок забродил, выделяет наружу то, что им и надо. Теперь понятно, почему многие соцветия не развиваются. Они служат столовой бронзовкам.

В стороне от зарослей сорняков среди таволги я вижу сухой мощный татарник, сохранившийся с прошлого года. Он широко раскинул в стороны свои ветви с колючими и очень цепкими семянками. На одной из его колючек я вижу чудесную белую бабочку-совку. Черные ее глаза мерцают в глубине огоньком, усики распростерты в стороны, крылья сложены покатой крышей. Что ей, такой красавице, понадобилось на мертвом и сухом растении?

Осторожно приближаюсь к бабочке. Но мои опасения напрасны. Она давно мертва, острые шипики семянок цепко ухватили ее за тело. На колючках татарника нередко гибнут насекомые и даже мелкие птицы. Однажды я нашел в столь же печальном положении трудолюбивого шмеля и бронзовку. Зимой, случайно присев на семена-колючки, гибнут даже маленькие птички.

Крапива, горчак, софора и татарник — эти сорняки овладели ущельем, заменив растительность, стравленную скотом. Им вольготно, местные растения-конкуренты исчезли.

Небо хмурится. Вскоре ветер залетает в ущелье и гуляет по нему. Начинается дождь. Спешно ставим палатку. Через час дождь затих. Сильно похолодало.

Неожиданно к нам в гости пожаловала целая стайка сорок. Расселись поблизости, поглядывают на нас, переговариваются. На высокую скалу усаживается орел и тоже нас разглядывает. Прилетела горихвостка, покрутилась, помахала ярким рыжим хвостиком, улетела. Появился чеканчик, сел рядом, посмотрел черными бусинками глаз, исчез. Жаль, что здесь не стало горных козлов и баранов. И они, наверное, пришли бы тоже поглазеть на нас в этом тихом ущелье. Давно здесь не было человека.

Отовсюду со склонов ущелья черными дырами смотрят на нас опустевшие норы сурков. Кое-где из них торчит проволока, оставленная охотниками.

Неторная тропинка приводит меня на небольшой перевальчик в соседнее короткое ущелье. Возле самой тропинки на черном камне — древние рисунки козлов.

В зарослях мяты, девясила и мордовника порхают бабочки. Забираюсь туда с фотоаппаратом. Стайкой взлетают потревоженные сатиры, бархатницы, нимфалиды, голубянки. А кобылок почти нет, не слышно и их стрекотания. За ними усиленно здесь охотятся кеклики. Горная куропатка их рьяно истребляет, спасает травы зимних пастбищ. Уничтожают они и остроголовых клопов — отъявленных вредителей зерновых культур, которые слетаются в горы на зимовку. Кормятся ими также и более редкие здесь птицы — серые куропатки.

Кеклик — полезнейшая птица. И, как бы в насмешку над приносимым ею добром, каждую осень за сотни верст на автомобилях охотники отправляются на их истребление. Как-то мне удалось добиться запрета охоты на эту птицу на целый год. Сколько посыпалось упреков! Даже со стороны ученых-орнитологов, казалось бы, призванных защищать мир пернатых от несправедливого преследования человеком. И довод-то был удивительным. Кеклики, мол, периодически гибнут в зимы с глубокими снегами от бескормицы. Но никому в голову по приходит простая арифметическая выкладка. Если в каком-либо ущелье из тысячи кекликов в такую зиму погибнет восемьсот, то оставшиеся в живых раз в двести быстрее восстановят численность, нежели два кеклика из ста, уцелевших от охотников.

Солнце недолго балует нас теплом. Вскоре снова небо затягивается серыми облаками, начинает моросить дождь. Погода окончательно портится. Но ненадолго. Вскоре снова становится тепло, потом и жарко. Не переехать ли в другое ущелье!

Мы пробираемся по плохой дороге мимо заброшенной на лето зимовки скота. Вдруг машина резко дернулась и остановилась. Пришлось лезть под нее.