В году тринадцать месяцев

Наверху южные склоны холмов кое-где обнажились до рыжей травы и мхов. А в низинах, где еще лежал снег, Алена вдруг увидела под деревьями зеленые стрелочки подснежников… Они торчали острыми упругими кончиками из осевшего, ноздреватого снега. Листья, образующие стрелочку, были тесно прижаты друг к другу, они сберегали до тепла синий цветок. Алена впервые видела не сами подснежники, а только зеленые стрелочки на снегу. Она присела, решила помочь освободиться от зимы хотя бы нескольким стрелочкам. Начала разгребать рыхлый, местами слежавшийся в комья снег, а под снегом — лед. Подснежники стояли во льду, и зеленое было видно в глубине сквозь мутную толщу льда. Алена вспомнила, какие это на самом деле слабые цветы. Когда стрелочки листьев отходят далеко в разные стороны, синий цветок даже стоять ровно не может на своем бледном тонком стебле, склоняется до земли. «Как же они в снегу растут? Пробивают лед и снег и растут?» Она сидела над стрелочками, искала льдистые зеленые слова, чтобы написать стихи о подснежниках. Но слова не приходили, вернее, их было слишком много, а те, которые были нужны, с холодком и нежностью, не приходили.

Лес на холмах смешанный: ольха, сосны. А потом потянулись березы. Белые стволы убегали один за другим к светло-голубому небу, к застывшим белым облакам. И там, в самой дали, становились уже не деревьями, а березовым светом. Оттаявшие прогалины рыжей земли испарялись, и в этом испарении свет берез казался осязаемым. Алена шла, любовалась деревьями, зелеными стрелочками подснежников, пробившими снег. Их было немного, легко обойти, переступить, но Алена вдруг подумала, что и там, где она идет, наверное, пробиваются к солнцу подснежники, а она наступает на них, придавливает… Подумав об этом, она остановилась и тут увидела, сначала мельком за деревьями, а затем, взойдя по оттаявшему склону на бугорок, очень ясно, какую-то старушку. Она стояла спиной к Алене, прислонившись плечом и щекой к березе. «Устала, — подумала Алена, — отдыхает. Как же она сюда забралась? Зачем же она лезла на такую гору по скользкому склону?» Что-то показалось знакомым Алене в этой фигуре старушки, и вовсе, может быть, не старушки. Ей показалось, что это стоит и прижимается щекой к березке Рыба. Алена метнулась в сторону, и женщина тотчас же обернулась и тоже увидела девчонку. Расстояние между ними было большое, и они обе, так и не разглядев как следует друг друга, быстро пошли в противоположные стороны. «Нет! — подумала Алена. — Что ей здесь делать?»

Вскоре она забыла об этой встрече, но потом березы опять напомнили. Алена стала думать — зачем женщина прижималась щекой к дереву? Действительно устала? Грустно ей или что?

Вблизи белые стволы были не такими белыми, вернее, неодинаково белыми. Они издавали какой-то странный трещоточный звук, похожий на тот, что издают быстро влетающие птицы.

Алена остановилась и не сразу поняла, в чем дело. Ветер трепал отстающую слоями тонкую, как папиросная бумага, кору и шуршал ею, как папиросной бумагой, тихо дребезжа при ровном ветре и часто-часто, с усиливающейся громкостью — когда ветер налетал резкими порывами. Деревья, на которых много отслоилось прошлогодней сероватой коры, стояли наполовину белые. Некоторые оставались совсем еще серыми, с разлохмаченной, но не отслоившейся корой. А те деревья, с которых прошлогодняя кора отслоилась и улетела, стояли по-весеннему обновленными, чистыми. Они и были по-настоящему белыми. От них и исходил тот живой цвет, который был уже не цвет, а свет.

Алена подошла к молоденькой березке, потрогала ее рукой, а потом, как та женщина, прислонилась лицом. Кора березки была теплая, бархатистая на ощупь. Сердце так и замерло от нежности и тепла. Светило солнце, вокруг — ни души. Промелькнула тень птицы на освещенном солнцем массиве леса, и наступила минута тишины и того редкого покоя, который вбирает в себя вечность, бесконечность и мгновенное счастье человека на земле.

Алена отстранилась от березы и увидела, что рука, которой она прикасалась к дереву, стала белой, вымелилась. «Может — пыль?» — подумала Алена. Но это была не пыль, а пыльца новой коры. Она обладала какими-то вяжущими свойствами. Алена почувствовала это и рукой, и щекой. Она потерла ствол, чтобы побольше осталось на ладони белой пыльцы, попудрила и вторую щеку. «Оказывается, не кора белая, а весенняя пыльца так светится. А потом уже будет кора, и березы не будут такими белыми, как сегодня». Алена шла, поглаживала деревья — и те, которые были справа от нее, и те, которые были слева. И похлопывала себя по щекам, пудрилась березовой пыльцой.

Выйдя из березняка неподалеку от Дома отдыха имени Горького, Алена оглянулась назад. Тонкие, тесно переплетающиеся веточки берез без листьев, с еще не распустившимися почками, рисовались на фоне светло-голубого неба и белых облаков — розоватыми. А когда солнце заходило за облака, кроны, уходящие вдаль, до самого неба, казались сиреневыми.