В двух битвах

— Выходит так, — донесся до меня ровный, неторопливый голос пожилого человека.

Я подошел поближе, желая получше рассмотреть сибиряка, но так, чтобы не привлечь внимания и не прервать разговора.

— А знаешь ты, к кому приехал-то? — задал вопрос уже другой матрос. Он лежал на животе, безмятежно раскуривал объемистую козью ножку.

— А чего же тут не знать! Мудреного нет ничего. Еще в корпусных тылах мне человек сказал: «Смотри, Лесных, к морякам едешь, не подкачай!»

— Вот то-то и оно! — проговорил тот же матрос.

Свет луны позволил мне рассмотреть этого матроса. Я узнал его. Это был Федор Ершов. Молодой, круглолицый, в лихо сдвинутой шапке, из-под которой выглядывал непослушный льняной чуб. Из-за расстегнутого ворота серой шинели виднелась полосатая тельняшка, с которой он никогда не расставался. Около правой руки лежал автомат, слева на ремне две гранаты в замусоленной сумке. Широченные плечи и большущие руки говорили о незаурядной силе.

— А что это «оно-то»? — спросил пожилой солдат. В голосе его послышалась ирония.

— А это, старина, то, что попал ты к черноморцам! Вот это и «оно»! Понимать надо!.. У нас, когда фриц лезет, то обратно не уходит. Привычки он такой не имеет! Понимаешь?

— Как не понять! Только вот диву даюсь, а понять не могу, с какой стати эти разъяснения мне потребовались?

— А потому, старина, — опять продолжал Ершов, — чтобы ты разом отчет отдал себе, куда ты попал! Как говорят, зараз настраивал себя не на легкую житьишку! Подтянулся, пока не поздно. Добра хотим тебе, понимаешь? Чтобы краснеть за тебя не пришлось! — И он дружески похлопал солдата по плечу. — А проще скажем, когда туго придется, чтобы зад свой нам не показал! Вот об этом печемся...

— Тебе, мил человек, — заговорил сибиряк, — прежде чем учить меня, родиться надо было лет на двадцать пять пораньше. Да покормить года три разных насекомых на германском фронте. Да года два в гражданскую поползать на карачках, на Деникина походить, а потом на западном покуролесить. Вот учитель бы из тебя вышел! Не постеснялся бы, спину согнул, в пояс бы тебе поклонился.

— А здорово, Федя, тебя отбрил шубник-то? — вставил кто-то добродушно.

— А ты, старина, на меня не сердись! — заговорил после паузы Ершов, не обращая внимания на смех товарищей. — В учителя к тебе я не нанимался, негож для этого. Это ты прав. А что о порядках, заведенных у нас, тебе говорил — плохого ничего не вижу в этом. Об этом каждый из нас и тебе и другому скажет, — невозмутимо отпарировал Федор Ершов и, подумав немного, примирительно добавил: — А что краснеть нам не придется за тебя — это хорошо. Таких нам побольше...

Я не стал прерывать разговор. Слова бывалого солдата, шутки матросов мне понравились. Я молча прошел мимо и направился в штаб, думая, что сибиряки, несомненно, будут на высоте. Так в действительности и было. Сибиряки довольно быстро освоились в новой обстановке. В первых же боях показали себя прекрасными воинами и завоевали симпатии моряков. Слово «шубник» в разговорном лексиконе моряков хотя и сохранилось, но произносилось, как правило, с уважением, в него стало вкладываться новое содержание, поскольку сибиряки показали себя в боях сильными, упорными, смелыми и находчивыми.

Однажды на стыке двух батальонов в ночном секрете оказались матрос Федор Ершов и тот самый пожилой солдат, Лесных. Стояла полночь. На фронте было тихо. Метрах в ста от них сибиряк Лесных первым заметил приближающихся к ним людей.

— Ты ничего не видишь?

— Нет, а что?

— Так ничего и не видишь?

Федор не сразу ответил. Теперь и его внимание привлекли несколько приближающихся точек.

— Вижу и я, — сказал он шепотом и с улыбкой посмотрел на пожилого солдата. — Ну, старина, ты просто молодцом! Не потеряли остроты твои глаза. Наперед меня рассмотрел. Силен, ничего не скажу!

А люди в маскхалатах приближались. Лесных насчитал семь человек.

— Разведчики. Отделением «гостевать» идут. И не где-нибудь, а в стык! Знают дело, — рассудил Лесных. — Ну, понятно. Двое поползли вперед, так я и знал. Осторожные.

— Ну, сейчас мы их встретим!

— Спешить не будем. Вот этих, — Лесных кивнул на тех, что двигались впереди, — снимем у самого окопа. Тогда и остальных накроем.

Нетерпеливый Ершов раза два делал попытки открыть огонь, и оба раза спокойно, но настойчиво его удерживал Лесных. И когда залегшие метрах в десяти от них разведчики поднялись в последнем броске и побежали к окопу, Ершов очередью снял их. Лесных покончил с остальными.

Как-то поздним вечером из штаба корпуса позвонил мне начальник политотдела:

— Встречайте обоз.

— Какой обоз?

— Скоро узнаете. Постарайтесь, чтобы хорошо встретили. Учтите — обоз на санях и может подойти к вам послезавтра.

На третий день после полудня в Орехово, где размещался второй эшелон нашего штаба, подъехало с десяток подвод. На санях горы ящиков с посылками. Посылки сопровождали девчата — колхозницы в солдатских полушубках, рабочие, старик грузин с пышными усами.

— Ай хорошо! Ай какой груз привезли! — всплескивал руками Сухиашвили. — Да за такой груз расцеловать вас мало!