- Потому что рабочим у нас очень плохо живется, - сказал шихтмейстер. - Не сердитесь, Артур, что говорю вам правду в глаза. Я лично не могу пожаловаться: мне всегда жилось хорошо, потому что ваша покойная матушка очень любила мою жену, ну, а другим... работают изо дня в день и едва могут дать жене и детям самое необходимое. Тяжел и горек такой хлеб, видит Бог. Конечно, все мы должны трудиться, и многие делали бы это охотнее, будь у нас все, как на других рудниках. А у нас прижимают каждый грош и без того скудного жалованья, а в шахтах-то как плохо стало! Спускаясь туда, каждый читает про себя «Отче наш», ожидая всякую минуту, что все обрушится ему на голову. На ремонт никогда нет денег, не бывает их и тогда, когда нужно оказать кому-нибудь помощь в беде, в то же время всем известно, что сотни тысяч посылают в резиденцию, чтобы...
Старик вдруг умолк, смертельно испугавшись, и зажал себе рукой рот. Он так увлекся, что совсем забыл, с кем разговаривает, и опомнился только потому, что при последних его словах молодой человек сильно покраснел.
- Ну, - сказал Артур, когда он замолчал, - продолжайте, Гартман! Ведь вы видите, что я вас слушаю.
- Ради Бога, - пролепетал смущенный старик, - я не хотел сказать... Я совсем забыл...
- Кому нужны были эти сотни тысяч? Не извиняйтесь и говорите смело все, что хотели мне сказать. Неужели вы думаете, что я донесу на вас отцу?
- Нет, - сказал откровенно шихтмейстер, - этого вы ни за что не сделаете. Вы не такой, как ваш отец: если бы я ему такое наболтал, то, наверное, лишился бы места. Я и хотел вам сказать, что все это очень раздражает рабочих. Артур, - продолжал старик робким, неуверенным голосом и подвинулся к нему на шаг, - вы бы сами занялись делами! Ведь вы сын и наследник господина Беркова. Вас это касается больше всех.
- Меня? - спросил Артур с горечью, которой, к счастью, его собеседник по простоте душевной не заметил. - Я ничего не понимаю в делах и не знаю даже, что здесь творится, мне это всегда было чуждо.
Старик печально покачал головой.
- Господи, да что тут понимать-то! Для этого не надо изучать ни машин, ни шахт, вам нужно только встретиться с рабочими и выслушать их, как вот теперь вы слушаете меня. Правда, мало кто решится высказаться, потому что тех, кто жалуется, немедленно увольняют «за неповиновение», и уволенный с трудом находит потом себе какую-нибудь работу. Я говорю вам правду, Артур, что у нас очень плохо, а Ульрих не может этого видеть, у него сердце разрывается от жалости, и, хотя я и ворчу на него, по сути он все-таки прав: так не может продолжаться. Однако грешно и безбожно исправлять все таким образом, как представляется Ульриху, это повергнет в беду и его и других. - В глазах старика сверкнули слезы, и он быстро взял лежавшую на решетке руку молодого человека. - Артур, прошу вас, ради Бога, постарайтесь уладить все, ведь и для господина Беркова нехорошо, если так будет продолжаться. Положим, и на других рудниках идет борьба, но если начнется у нас, это будет ужасно.
Артур молча выслушал речь старого шихтмейстера, глядя вдаль, потом устремил на старика долгий мрачный взгляд.
- Я поговорю с отцом, - медленно произнес он. - Вы можете на меня положиться, Гартман!
Шихтмейстер выпустил его руку из своей и отступил на шаг. Раскрыв свое сердце, он ожидал чего-то большего, а не этого жалкого обещания.
Артур выпрямился и собрался идти.
- Вот еще что, Гартман! Ваш сын недавно спас мне жизнь, и его, вероятно, обидело то, что ему не сказали ни одного слова благодарности. Я очень мало дорожу жизнью и потому, вероятно, дешево оценил оказанную мне услугу, но я охотно исправил бы свой промах, если бы... - Брови Артура насупились и голос зазвучал резко. - Если бы он не был таким, как теперь. Я не желаю, чтобы мою признательность отвергли так же, как недавно предложение, переданное через директора. Тем не менее я не хочу остаться неблагодарным, скажите вашему сыну, что я очень ему признателен. Относительно того, что вы мне сообщили, я непременно переговорю с отцом. Прощайте!
Он направился в парк. Шихтмейстер грустно посмотрел ему вслед и прошептал, тяжело вздохнув:
- Дай Бог, чтобы из этого вышел толк, мне что-то не верится!
На господском дворе стояла вывезенная из сарая карета, и кучер собирался запрягать лошадей.
- Это что-то новое! - сказал он лакею, который только что передал ему приказ. - Молодые господа едут вместе. Этот день надо отметить в календаре.
Лакей засмеялся.
- Едва ли это доставит им удовольствие, но иначе нельзя, потому что надо нанести визиты в городе знатным господам, которые недавно были здесь на обеде. Отправляться с визитом порознь неловко, а то бы ни за что не поехали вместе.
- Смешно! - заметил кучер, покачивая головой. - И это они называют супружеством! Спаси Бог всякого от такой жизни!