В девяти милях от жилища дьявола

Вера обрисовала последние дни, показала страницу с абракадаброй, но Жанна качнула головой.

— Нет, тут я ничем не смогу помочь. Не понимаю, зачем там наш номер. Хотя я когда-то дарила такую книгу. Да, именно такое издание "Рубайат".

Жанна снова демонстративно посмотрела на мужа, на что он желчно оскалился.

— Дарили? — изумилась Вера. — Господи, кому?

— Своему… другу. Очень давно, он был военным летчиком, постоянно переезжал, и нам пришлось расстаться. Да, я и подарила со смыслом — чтобы мы оба не жалели о разлуке, а радовались тому, что у нас было. Но это было очень давно, да и выглядел он по-другому. Нет, это не он.

Вера спросила, остались ли у Жанны контакты офицера. Та на минуту задумалась, затем ушла в комнату и вернулась с бумажкой. Все это время муж прожигал Веру ненавидящим взглядом.

— Здесь его последний номер, но это было много лет назад. И он все время переезжал.

Что-то грустное прозвучало в последних словах. Вера поблагодарила хозяйку и направилась к двери. В коридоре она заметила фото, где Жанна и ее муж обнимали барышню со скрипкой. Девушка кривлялась, но смотрелась хорошо — несмотря на странные уши, непропорционально широкие сверху, и улыбку без двух резцов.

Внимание Веры зацепило желтоватое пятнышко, но она дернула головой и вышла.

Лужи на улицах выросли, хотя дождь не шел; под ногами бежали ручейки. Вера набрала номер летчика, откуда ее направили на другой адрес, а там на еще один и еще, и еще, и еще — пока усталый мужской голос не заявил, что вполне себе жив, что, да, книгу получал и хранил до того, как ее попросил один следователь.

— Кажется, Житов. Зачем? Он не уточнял, а мне не до того было. А как Марианна?

— Кто, блин?

— Дочка Жанны.

"От М". От Марианны?

Тело будто пронзил заряд тока. Вера вспомнила фото девушки и ту деталь, которая сначала ускользнула от разума: на правом безымянном пальце скрипачки желтел скорпион.

* * *

Сердце вышибало ребра изнутри, в ушах гудело.

Вера машинально добрела до волноотбойной стены и опустилась на песок, который не сохранил ни следа "Сомертона". Она сидела несколько минут, собираясь с мыслями, затем сняла перчатку с чужой — такой чужой сейчас — руки и стерла остатки желтого лака. Хотелось одного: вцепиться в линию шва у локтя и содрать с себя это инородное тело. Мертвое, незнакомое.

Было сыро и холодно, на горизонте затягивало в зыбкую кровавую даль заката брюхастые облака. Неприветливое море с шипением рыло берег, и могучие валы катили друг за другом, словно по конвейерной ленте — чтобы под конец с грохотом и хрипом швырнуть в лицо Веры облако водяной пыли. По берегу косолапо брела чайка с переломанным крылом и попискивала слабым голосом.

До дома Жанны — 11 минут, до своего — 4. Все близко, и женщина соврала, но, даже если незнакомец брился ради нее, он не сидел там целый день. У Жанны ревнивый муж и ребенок. Нет, они встретились на улице, за 2–3 часа до смерти "Сомертона" — тот съел пирог, напился или уже был пьян.

Пирог! Вера вспомнила, чем кормила ее Жанна, и похолодела: а если дигоксин положили в начинку?

Нет, глупость, Жанне незачем травить незнакомую девушку. Глупость!

"Сомертон" сильно выпил (что так выбило из колеи? Болезнь?), его вырвало. Он нашел силы, чтобы умыться, заглянул к Вере и не застал ее. Кинул книгу, вернулся на пляж. Чувствовал он себя ужасно — иначе нельзя, если перебрал и проглотил несовместимое с алкоголем лекарство, — но, когда Вера шла по набережной, "Сомертон" весело пританцовывал на песке.

Смешной обреченный человечек. Когда он принял дигоксин? Зачем?

В кармане завибрировал телефон, и Вера механически приняла вызов. Она чувствовала, что это Герман, но ошиблась:

— Золотце, Сундукова. Я тогда все не могла вспомнить, что забыла, а-а теперь вот и вспомнила: у твоего друга врожденная недодача двух резцов. И необычная ушная раковина: когда челнок, это верхняя половина, больше чаши, это нижняя половина. Это вообще мелочь, но такое встречается всего у процента жителей земли. Хотела очистить совесть. К смерти этот никак не относится, но встречается и правда редко. На своем веку я сама видел всего раз. Да, у молодой девочки, вроде тебя, золотце.

У Веры потяжелело во рту, даже интонацию вопроса она не сумела передать:

— А вы, блин, помните, как ее звали.

— Ну ты что, я уже старенькая. Хотя фамилию помню, да, как художника — Лист.

Вера дико захохотала, будто прорвала тугой, толстокожий кокон.

— Золотце?

— То есть, с вероятностью 99 % они родственники? Да-да?

— И два альбиноса будут родственники? Вероятность есть, но… хотя у нее тоже, кажется, был порок межпредсердной перегородки.

— Отчего она умерла?

— Сейчас-сейчас. Вспомню. Сердечная недостаточность на фоне неправильной дозировки препарата, хотя следователь, который приходил ко мне, подозревал самоубийство. Какая-то у нее несладкая была жизнь. Да. Хотя? Хотя, если вспомнить, еще какой-то похожий на твоего друга ходил тогда и про эту девушку по больнице спрашивал. В такой шляпе, как в пятидесятые носили. Я подумала, что он тоже следо…

— Господи! — Вере захотелось поколотить старушку, — когда?