– На их дружбу тоже положиться нельзя, – говорил мне один пограничный офицер, – дружат, дружат, а вдруг и нападут.
Всё это очень странно!
Я не берусь объяснить этого, так как каюсь, во всей этой маньчжурской политике ничего не понимаю, записываю, что слышу и что вижу, записываю с осторожностью, боясь каждую минуту впасть в грубую ошибку.
Не ручаюсь и при этой осторожности за отсутствие таких ошибок.
Вот несколько картинок – результат моей поездки в передовые отряды.
В один из них я прибыл почти тотчас по окончании дела.
Японцы отступили, мы ещё не успели подобрать своих раненых.
Доктор и санитар работают над перевязкой их.
В числе раненых, уже перевязанных и готовых к отправке в госпиталь, японец, взятый в плен.
Он окружён группой солдатиков.
Из лица выражают сострадание, ни малейшей злобы к стонущему врагу.
– Не скули, брат, не скули, – добродушно уговаривают его, – в госпиталь поедешь, господскую пищу есть будешь, поправишься и опять драться будешь.
Это говорит степенный солдатик с открытым загорелым лицом и добрыми глазами, особенно подчёркивая последнюю фразу, точно, по его мнению, для японца единственно печаль поранения и плена состоит в том, что ему нельзя драться.
«Чудо-богатырь» судит, видимо, по себе и несомненно даже раненый не покинет строя.
И таких, как он, у нас тысячи.
Прекрасен образ русского солдата.
Он ярко проявляется даже в мелочах.
Я сижу с офицером на раскинутой бурке, вблизи группы солдатиков.
Говорит пожилой взятый из запаса.
– Последний год оставался, в ратники мне выдти, – повествует он, – думал я думушку, что сына на будущий год на призыв повезу, ан вышло, что он меня раньше на призыв повёз… Да это не беда, зато дочь просватанную раньше времени замуж выдал… И выпили же мы на свадьбе… В январе-то я в чистую…
– Держи карман шире, лет пять здесь продержат, – шутит над ним молодой солдатик.
– Пять лет, – восклицает запасный, – ох, братцы, это уж много, два-три года послужу, а пять лет не смогу…
– Начальство прикажет, – сможешь…
– Разве что начальство, – соглашается тот.
А вот другая характерная сцена.
Раннее утро.
Маленький отряд стоит заставой на вершине сопки, полусонный офицер потягивается, лёжа на плаще, и дремлет.
Вдали, на сопке, видно даже невооружённым глазом, как копаются японцы.
Вдруг перед офицером вырастает унтер-офицер.
– Позвольте, ваше благородие доложить…
– Что тебе? – вскакивает офицер.
– Так что, ваше благородие, первый взвод просит вас выкушать чашку чаю…
– Что же, пожалуй, принеси, братец…
– Так что, ваше благородие, там способнее…
– Где там?
– Недалече отсюда, ваше благородие…
Офицер идёт и видит, что солдатики, действительно, устроили «способнее».
Сволокли с сопки на пригорок большой гладкий камень, заменяющий стол, а рядом приспособили камень поменьше, в качестве табурета.
На большом камне уже стоит дымящаяся кружка, полная горячего чаю.
Заботливость солдат об офицерах, конечно тех, которых они любят, замечательна.
– Идёшь в походе, жарко, – рассказывал мне один офицер, – подойдёшь к солдатику: «Послушай-ка, у тебя в манерке, кажется, вода есть?» – «Так что, ваше благородие, вам не годится». – «Почему не годится?» – «Так что из грязного ручья брал.» – «Зачем же ты брал?» – «Так что думал: ничего, сойдёт»… И старается от меня уйти. Но при первом чистом ручейке уже несколько манерок, полных воды, протягиваются ко мне. – «Извольте кушать, ваше благородие»…
Таковы, так сказать, бытовые картинки войны.
Переходя к текущим событиям, нельзя не отметить радостного известия о новом поражении противника.
29 июня, в 18 верстах от Дашичао, были уничтожены три батальона японцев.
Их подпустили близко и окружили нашими войсками, силою из двенадцати эскадронов и двух полков.
Наши потери, сравнительно, незначительны.
Японцы, вообще, терпят огромные потери.
По расчёту, в стычках с нашими многочисленными разъездами, которые доходят до Кореи, они теряют ежедневно до 500 человек.
Наши же силы всё прибывают и прибывают.
Вчера и сегодня начали прибывать кавказские полки.
Горцы – молодец к молодцу.
Главная квартира командующего маньчжурской армией переносится в Хайчен, пока же сам командующий, с частью своего штаба, находился в Дашичао.
Японцы двигаются на Мукден, где, впрочем, сосредоточено достаточно войска, чтобы дать им должный отпор.
Заслоном Мукдену стоит между Сяосиром и Мадзи большой отряд генерала Ренненкампфа.
Кстати, только что получено известие, что последний ранен в ногу при занятии Сяосира.
Врачи советовали ему ехать лечиться в Ляоян, но доблестный генерал пожелал остаться во главе своего отряда.
Японцам приходится иметь дело с этим испытанным боевым генералом.
Любопытно отметить, что движение на Мукден входило в самый первоначальный план японцев, и тогда появилась Бог весть кем построенная дорога, ведущая от Кореи на Гирин, откуда можно при удаче отрезать Ляоян от Мукдена.
При удаче и отсутствии бдительности с нашей стороны, но в последней недостатка нет, и план японцев и в этой части, как и во многих других, можно считать разрушенным.
Но вернёмся к таинственной дороге.
Кто строил её – положительно неизвестно.