В Датском королевстве…

Плащ по-прежнему у меня, но я его не ношу. Время от времени я забываю о его существовании. Но весной или осенью, когда мы меняем сезонную одежду в шкафах и на вешалках, случается так, что он попадается мне на глаза, и я думаю: «а, он еще здесь», или «а, это опять он». Тогда я вешаю его на полку перед письменным столом и погружаюсь в раздумья. Дряхлый, поношенный плащ. Рукава — поникшие и изнуренные. Коричневые пуговицы с грязно-белой полосой, словно бельмо на глазу собаки. Предоставленный самому себе, он висит тут всеми покинутый, одинокий. Сморщенный, выцветший воротник, один кончик производит впечатление полной безнадежности. А обтрепанные петли похожи на смертельно усталые глаза, которые вот-вот закроются навсегда. Нет, я не могу заставить себя его надеть. И никак не соберусь с силами, чтобы отправить в химчистку. С другой стороны, у меня не возникает и мысли о том, что его можно выбросить. Однажды попав сюда, он висит теперь здесь, и здесь ему место. Убираю его подальше в шкаф, на ту половину, где висит моя осенняя и зимняя одежда. Но сейчас лето. Мы с Лотте собираемся в отпуск в Марокко. Пока больше о плаще думать не буду.

Из классики XX века

Кай Мунк

Вступление Бориса Дубина

Через несколько недель после адвентной проповеди накануне 1944 года, когда лютеранский пастор Кай Мунк в кафедральном соборе Копенгагена, храме Богоматери, предал нацистов открытому проклятию и, вопреки настоянию и предложениям друзей, не скрылся потом в подполье или за границей, он был январской ночью арестован гестапо, а наутро его тело обнаружили в придорожной канаве неподалеку от ютландского города Силькеборг (в Ютландии Мунк прослужил викарием двадцать последних лет жизни). На похоронах пастора и литератора собралось несколько тысяч человек, его мученическая смерть всколыхнула страну, дала новый импульс датскому Сопротивлению. И, конечно, заставила другими глазами посмотреть на созданное Мунком-писателем.

Драма «Слово» занимает особое место в наследии автора и в Датском культурном каноне, где она стоит рядом с давно причисленными к классике нравоописательными комедиями Хольберга и сказочной драматической поэмой Эленшлегера. Написанная Мунком по заказу Королевского театра Дании в 1925 году по следам реального события — смерти молодой роженицы в приходе, где Мунк служил, — она была напечатана и с большим успехом поставлена в 1932-м. С тех пор пьеса не сходит со сцен мира (в 2008 году крупный французский режиссер Артюр Носисьель показал ее в литературной обработке Мари Даррьесек на Авиньонском фестивале и в культурном центре Со под Парижем, а на следующий год — в столичном театре Рон-Пуэн). Ее экранизировали в Швеции в 1943-м и Финляндии в 1962-м, но событием мирового значения стал фильм «Слово», созданный в 1955-м на основе драмы великим датским мастером Карлом Дрейером. Картина получила американский «Золотой глобус», венецианского «Золотого льва» и — в трех номинациях — крупнейшую датскую кинопремию «Бодил», она неизменно и на первых позициях входит в самые разные списки лучших фильмов всех стран и времен.

Вероятно, главная особенность драмы Мунка и для его современников, и для нас сегодня в том, что это миракль — гость на театральных сценах XX века достаточно редкий. Тем более если принадлежит современному автору (тут вспоминается разве что Поль Клодель). И еще более — когда перед зрителями шаг за шагом разворачивается скрупулезно реалистическая история из крестьянского быта глухой провинции; евангельский сплав быта и чуда, кухни и храма еще нагляднее и драматичнее представлен в фильме Дрейера, сократившего пьесу на две трети. Отмечу особую, как бы ритуальную замедленность действия драмы и вместе с тем чрезвычайную насыщенность каждой ее сцены живой речью (не зря же она названа «Слово»). Персонажи тут не просто без остановки, без привычных для нас пауз и подтекстом говорят — они, что еще необычнее, беспрерывно слушают, поскольку все время обращены друг к другу. Если резюмировать совсем коротко и общо, тема мунковской драмы — возможность чуда в современном мире, в повседневном течении жизни, вернее, личная способность человека к ожиданию и приходу невероятного, к «адвенту», который ведь и значит «приход».