В чреве кита

— По сути, в образе интеллектуала конца века соединены два образа, характерных для традиции девятнадцатого века, — пояснил он. — С одной стороны, это фигура ученого, прежде всего смехотворная, потому что ученый витает в облаках и понятия не имеет об окружающей действительности. Возьми, к примеру, бальзаковского Бальтазара Клаэса из «Поисков абсолюта» или Максимо Мансо. Другой персонаж, возможно, более значительный, — это юноша из глухой провинции, вдохновленный мечтой завоевать столицу; мой учитель Триллинг писал о нем. В отличие от первого, этот образ прежде всего трагичен, потому что его авантюра всегда терпит фиаско или оканчивается кошмаром, или вот возьми Люсьена Рюбампре или Фредерика Моро.

Последовала пауза.

— Да хоть того же д'Артаньяна. Да, да, самого д'Артаньяна, и не смотри на меня так. Д'Артаньян тоже юноша из провинции, покинувший свою деревню и отправившийся завоевывать Париж. Только, само собой, д'Артаньян — это антипод по отношению ко всем прочим, даже включая своего далекого потомка Антонио Асорина, потому что обладает всеми качествами, отсутствующими у других: инстинктивным стремлением к добру, достоинством и мужеством. И поэтому, в отличие от всех прочих, он одерживает победу. Вспомни эпизод в монастыре кармелиток из начала романа. Д'Артаньяну едва исполнилось девятнадцать, он неотесан и безрассуден и только что приехал в Париж, где никого не знает. Так вот, в тот же самый день он оказывается вынужден принять самое главное в своей жизни решение. Когда гвардейцы кардинала появились на площади, где д'Артаньян собрался сражаться на дуэли с Атосом, Портосом и Арамисом, парню пришлось срочно выбирать: послушаться гвардейцев и отступить (а может, даже встать на их сторону) или присоединиться к мушкетерам. И д'Артаньян сомневается, естественно, сомневается. Но, наверное, вспомнив слова своего отца, сказанные на прощанье («Quiconque tremble une seconde laisse peut-^etre a'app^at que, pendant cette seconde justement, la fortune lui tendait», а потом «Ne craignez pas les occasions et cherchez les aventures» [16]), он решает остаться. Он мог бы уйти, но он остается. В этом его мужество. Но вспомни также, что отец велел ему одинаково чтить и Ришелье, и короля, и что к моменту появления гвардейцев он собирался сражаться с мушкетерами. Было бы совсем неудивительно, если бы он встал на сторону гвардейцев. Но нет. Столкнувшись с необходимостью выбирать между гвардейцами и мушкетерами, между Ришелье и королем, между Добром и Злом, он выбирает Добро. В этом проявляется его врожденная добродетель. Решение продиктовано не разумом, а сердцем. И поэтому, когда этот чурбан Портос говорит ему, что он не обязан рисковать жизнью вместе с ними, поскольку он не мушкетер, д'Артаньян ему отвечает: «Je n'ai pas l'habit? Mais j'ai l'^ame». [17]Вот это настоящий мужик! — заорал Марсело, в запале стуча по столу кулаком.

Затем, одним глотком осушив стакан виски, он добавил:

— Ни абулии, ни колебаний, ни жертвенности. Если бы люди больше читали Дюма, жизнь была бы совсем иной. Кстати, о чем мы тут говорили?

Я не успел ответить, потому что в эту минуту биолог с перевязанной рукой снова подошел к нам, на этот раз попрощаться, в то время как его коллеги ленивой вереницей тянулись к выходу из дворика. Марсело поговорил с биологом и после его ухода опять повторил свой вопрос.

— О генеалогии Антонио Асорина, — напомнил я.

Марсело кивнул и предложил:

— Слушай, давай пойдем ко мне и там закончим разговор.

Пальцем изобразив в воздухе цифры, он подозвал официанта со счетом. Потом он спросил:

— Да, а что все-таки случилось с твоей машиной?

— Ничего, — ответил я. — Луиза у меня ее забрала.

Видимо, ему почудилось нечто странное в моем голосе или в выражении лица, потому что он наморщил лоб и вопросительно нахмурил брови. Вдруг на меня накатила усталость, от жары и выпитого виски совсем разморило; нос был заложен, ломило внезапно обмякшие мышцы. Я бросил взгляд на другую сторону двора. Парочка продолжала ворковать, но сидели они уже не напротив друг друга, а рядышком, их лица так сблизились, словно они собирались поцеловаться или уже поцеловались. Помню, я подумал о Клаудии, когда произнес:

— Мы расстались.

6

Подошел официант со счетом.

— Еще два виски, пожалуйста, — попросил Марсело.

— И один кофе, — добавил я.

— Тогда два, — подытожил Марсело.

— Простите, — извинился официант. — Мне показалось, вы просили счет.

— Именно так, — подтвердил Марсело. — Но я передумал. — И заботливо поинтересовался: — А что, какие-то проблемы?

— Что вы, что вы, — ответил официант, определенно восприняв как вызов слова Марсело.

Едва официант удалился, Марсело воскликнул:

— Черт возьми, Томас, ты продержался еще меньше, чем я!