Подобрав с пола портфель, он добавил:
— И не шути с простудой.
Я воспользовался паузой, вызванной уходом Бульнеса, чтобы сменить тему.
— Да, вот еще, — сказал я, доставая из портфеля листок с экзаменационными вопросами. — Я тут хотел сделать копии.
— Ксерокс не работает, — сообщила Алисия.
— Опять сломался?
— Опять. Сколько тебе нужно копий?
Я сказал. Она выхватила у меня листок, встала и вышла со словами:
— Сейчас вернусь.
Забавно: думаю, меня смутило предложение Алисии сделать копии. Возможно, оно показалось мне не просто проявлением ее обычной готовности помочь, а желанием немного скомпенсировать явно обозначившийся на моем лице панический страх при известии о конкурсе. Я прекрасно знал, что переизбрание могут объявить в любой момент, но, хоть и без устали демонстрировал на людях свое желание поскорее его пройти, на самом деле в душе изо всех сил надеялся, что бюрократическая волокита в академических кругах позволит оттягивать конкурс до бесконечности. Наверное, как и Алисию, Рено тоже охватила жалость ко мне, потому что, едва мы остались одни, он нарушил молчание и попытался приободрить меня: он предложил мне воспользоваться материалами, которые он готовил к своему переизбранию, и сам вызвался быть членом комиссии, если я предложу его кандидатуру, уверяя, что будет всячески меня защищать. Затем он напомнил мне о преимуществах сотрудника университета по отношению к возможным претендентам из других учебных заведений и даже стал превозносить склонность университета к эндогамии, а также убеждал меня опубликовать меня все, что смогу, до момента переизбрания. Надо сказать, что в доводах Рено ничего нового для меня не прозвучало и у меня не было никаких оснований сомневаться в искренности его обещаний. Тем не менее его слова вызвали у меня раздражение. Я уже собрался было какой-нибудь неискренней фразой выразить ему свою притворную благодарность, как вдруг он ошарашил меня неожиданным вопросом.
— Кстати, — сказал он, приподняв брови и слегка склонив голову набок, и глаза его загорелись коварным голубым блеском, — ты обратил внимание?
Я вздрогнул. Не знаю, что меня напугало — то ли двусмысленность вопроса, то ли некая интимность, сквозившая в тоне, каким он был задан, и в сопровождающем его жесте.
— На что именно?
— А как ты думаешь?
Он ткнул пальцем в свою щеку и широко улыбнулся:
— На лицо Алисии, конечно! Опять принялась за старое.
В этот момент вернулась Алисия с копиями.
— Как тут вы? — спросила она. — Все секретничаете?
— Секретничаем, — сказал Рено.
Он засунул почту в свой портфель, затем, тайком указав на Алисию, заговорщически мне подмигнул и распрощался:
— Ладно, мне пора, увидимся.
Я совсем не был уверен, что правильно понял намеки Рено, и подумал: «Как странно!» Потом я пристально посмотрел на Алисию, раскладывающую на своем столе копни к экзамену. На ней был желтый летний костюм, очень короткий и облегающий, перехваченный синим поясом. Волосы она собрала в косичку, а лицо покрыла толстым слоем грима, в тщетной надежде замаскировать радужный синяк, украшавший ее левый висок и скулу.
— Забирай, — произнесла Алисия, протягивая мне стопку копий и глядя в глаза.
Видимо, она почувствовала нечто странное в моем выражении лица, так как осведомилась:
— В чем дело?
— Ни в чем, — ответил я, забирая копии и отводя взгляд.
— Как это ни в чем? — спросила она иронично и с некоторым вызовом. — Ты заметил, правда?
— Что заметил?
— Не придуривайся, Томас!
Словно гордясь трофеем, она указала на синяк и с чувством уточнила:
— Вот это.
Я взглянул на нее с интересом.
— Ах, это! — Я постарался изобразить удивление. — Ты поранилась, да?
— Ну и дерьмо! — произнесла она. — Все эта сволочь Моррис.
Последовавшая пауза словно вынуждала меня хоть что-нибудь сказать, и я выдавил, будто мне очень жаль, что они опять поссорились.
— А вот мне, представь, нисколько не жаль.
И совершенно искренним тоном она пояснила:
— Я тебе честно скажу: у меня этот дерьмовый негр уже в печенках сидит.
Я кашлянул и сглотнул слюну.
— Да, конечно, я тебя понимаю.
Я вновь попытался увести разговор в сторону:
— Кстати, ты не знаешь, Марсело у себя?
Алисия проигнорировала мой вопрос.
— Ты-то что понимаешь, — вымолвила она с презрением, обращенным явно не в мой адрес. — Я могла бы тебе такого порассказать…