В чистом поле: очерки, рассказы, стихи

Итак. Юван Николаевич Шесталов, известный поэт и прозаик, лауреат Государственной премии России, орденоносец, при жизни своей многое успел рассказать о себе сам. Написано о нем немало и другими. А вот о Булате, которого нет с нами давно, расскажу, как получится, как считаю необходимым.

Познакомились мы с Булатом в московских литинститутских коридорах, может, в нашем общежитии на Добролюбова, 9/11. не суть важно. Там кого из литераторов не встретишь. И я обрадовался земляку. Булат оказался родом из тюменских краев – из Вагайского района, из аула Супра. Жил в то время Сулейманов в Казани, до поступления в Литературный институт закончил в Казанском университете два курса (эх, судьба поэтов!), не поладил там с милицией, а вернее, горячая его подруга не нашла общего языка с не менее горячим Булатом, заявила на него и поэт на год или на два загремел на казенные нары.

В Литинституте, заведении либеральном, можно было учиться долго. Иные студенты заканчивали учебу, защищали дипломы на десятый, на двенадцатый год, переводясь с очного отделения на заочное, беря академические отпуска, снова восстанавливаясь. Задержался в учебе и Булат.

В декабре 1974 года я приехал в Москву заканчивать работу над гранками будущего поэтического сборника «Снега Самотлора», поселился в нашей общаге в Останкино. Недавних выпускников института там еще помнили и охотно пускали на жительство практически бесплатно – за полтора рубля в месяц! В зимнюю пору много комнат в общежитии вообще пустовало.

Встречаю Булата: что делаешь здесь зимой, сессия заочников давно закончилась? Отвечает: зачеты приехал сдавать! Конечно, говорю, денег у тебя нет, возьми вот, купи сухого красного вина, фруктов и побольше хорошего мяса, вечером отпразднуем встречу.

Вечером сошлись в его комнате. Сулейманов был умелец по кухонным делам, все он сделал в полном порядке, накрыл стол. Пригласил нескольких знакомых, двое из них – аспиранты Литинститута, из казанских татар. К финалу вечера за столом, лишившегося «слинявших» белобрысых студенток из Финляндии, совсем плохо говоривших на русской «мове», нас осталось четверо: аспиранты и мы с Булатом. Смотрю: гости наши перешли на разговор по-татарски. Булат им отвечает по-русски, временами бросая взгляд на меня. Сижу, мало что понимаю из разговора, но чувствую: «беседа» принимает нервный характер. Надоело все это. Прощаюсь, ухожу в свою соседнюю комнату. Успел только пиджак снять, повесить на спинку стула, слышу в коридоре шум, выкрики. Не иначе, кто-то выясняет отношения! Выхожу в коридор. И вот картина: двое соплеменников Булата, аспиранты эти застольные, жестко теснят поэта к стене, дергают за рубашку. Вот-вот кулаки в ход пустят!

Вмешиваюсь, встреваю между «петухами»: а ну, говорю, топайте, ребята, отсюда! Сникли, мирно побрели на свой этаж…

Булат и рассказывает: мол, зачем пригласил русского? Еще они нарушили закон гостеприимства, требовали с меня, чтобы я при тебе разговаривал с ними по-татарски. Это не по-нашему, дикость! Понимаешь, почему я отвечал им по-русски?

Эпизод этот крепко застрял в моей памяти. И позднее, когда Булат переехал в Тюмень, когда однажды обвинили его в национализме и татарском сепаратизме, мне пришлось защищать его перед «компетентными органами» и на писательском собрании, куда был вынесен вопрос о наказании Сулейманова. Рассказ мой о том случае в нашем московском общежитии переломил грозный настрой тюменского собрания писателей.

И все же… Проблема сохранения этноса сибирских татар, культуры и языка родного народа, остро волновали Булата. Не обходилось и без явных перехлестов с его стороны. Тут Булат разгорался, даже взрывался, приходилось его резко осаживать или вообще уходить от разговора на больную для него тему. Понимаю тебя, Булат, говорил я ему. Я обеими руками за то, чтобы поощрять культурную автономию, надо и возобновить изучение татарского языка в наших сибирских школах, где это необходимо, и где попросит татарское население. Но оно нынче «не просит», справедливо полагая, что татарскому юноше или девушке при поступлении в вуз или техникум, придется сдавать русский язык, жить в русской среде…

Еще говорил ему: не будем нарезать и границы, как мыслят некоторые сепаратисты местного значения, не станем искусственно создавать стену отчуждения. Знаю, большинство твоих соплеменников этого не хотят! Есть отдельные заводилы…

«Ермак – пандит!» – горячился Булат. В горячке не давались ему звонкие согласные.

Я парировал: «Мамай, известно, тоже не ангел с крылышками был, и ваш бухарский покоритель Кучум, которого вы, сибирские татары, часто по неграмотности исторической считаете своим единокровным ханом… Впрочем, если мы полезем в эти дебри, в которых большая часть публики – русской и татарской! – мало осведомлена, то неизвестно, к чему это может привести. Скорей всего – к раздору. Кому-то это выгодно. Врагам России. А ведь мы веками жили мирно, в добром согласии. Так?! Давай исходить из того, что есть нынче, и думать вместе над тем, как послужить с большей пользой своему народу, его самобытности, культуре!»