В час ворон

Я встряхиваю одну из тетрадок. Между страниц заложены обрывки бумаги, и они разлетаются по полу. Фотография падает лицевой стороной вверх. Я поворачиваю ее к свету. На ней запечатлена моя мать. Ей лет четырнадцать или около того. Она стоит рядом с маленькой девочкой, держит ее за руку. Обе одеты в бесформенные цельнокроеные платья с заниженной талией. То, что на матери, – темно-синее с белым воротничком и строчкой на рукавах. Напоминает мне одежду персонажей старых ситкомов. Но самым странным мне кажется, с каким трепетом мать прижимает Библию к груди. Она кажется такой… хорошей по сравнению с женщиной, которую я знаю по тем немногим моментам, когда она брала на себя труд побыть моей матерью. У девочки тревожный взгляд, контрастирующий с улыбкой на лице. Я ее не знаю.

Я переворачиваю фото.

– «Баптистская конференция, я с Гэбби Ньюсом», – читаю я написанное матерью на обратной стороне.

– Твою мать. – Рейлин выхватывает у меня фото. – Это чокнутая Гэбби? – Она наклоняется, чтобы получше рассмотреть.

– Ты ее знаешь? – Я встаю и забираю фото.

– Слышала о ней. А ты нет? Это сестра, которая живет на третьем этаже поместья Ратледжей. Я видела ее в окне, стояла там, как какой-то чертов призрак. Говорят, у нее чердак совсем потек.

– У Стоуна Ратледжа есть сестра? – удивленно спрашиваю я.

Она отмахивается:

– Нет, младшая сестра его жены. Знаешь Бекки из «Наливайки»? В прошлом году она работала в большом доме – и, мама дорогая, они отваливают уйму денег за то, чтобы ты держала рот на замке о происходящем там. – Рейлин поднимает жестянку, которая укатилась по полу. – Они привезли Гэбби домой после нескольких лет «за границей» – думаю, она лежала в психушке. Бекки говорит, что Гэбби все время сбегает. Несколько месяцев назад она с голой задницей прибежала с холма в «Клементину».

– Это была она? Я об этом слышала, но кто-то сказал, что это была одна из автобусных туристок.

– Вранье, которым семейка все прикрыла. Персонал просто не в силах усмотреть за ней. Им даже не разрешают заходить в ее комнату. Они не хотят, чтобы кто-то о ней что-то знал. По слухам, она на прошлом рождественском ужине кокнула свою канарейку. Представляешь, на столе дорогой фарфор, огромные канделябры со свечами – вся такая шляпа, – Рейлин широко разводит руки, – и она оторвала голову канарейке. Остальная семья вежливо улыбнулась и продолжила поедать рождественскую ветчину, будто обезглавливание домашних животных – обычное дело.

– Господи Иисусе.

Я снова вглядываюсь в фото. Они кажутся счастливыми, чинно стоя рядом друг с другом перед группой детей. Что заставило мать превратиться из церковной мышки-отличницы в сбежавшую родительницу с неутомимой жаждой путешествий, которую я всегда знала? Будто после моего рождения в ее голове что-то перещелкнуло.

– Возможно. Смотри, что я нашла наверху. – Рейлин ставит на стол потускневшую коричневую жестяную банку с пасхальной лилией спереди. – Она была спрятана на шкафу. Не спрашивай, как я умудрилась снять ее, чуть шею не сломала. Посмотри-ка… – Она снимает крышку, и внутри лежит единственный обрывок бумаги. Я тут же узнаю корявый почерк Адэйр:

«Если ты нашла это, значит, я была права.

Язык загадок укажет путь к прозрению.

Спроси ее о капле дождя».

– Это почерк Адэйр, – говорю я, беря записку в руки.

– Ух ты. Серьезно? – Рейлин опирается о стол, присматриваясь. – Почему нельзя было просто сказать: «Вот все, что тебе нужно знать, иди разберись»?

– Потому что она не могла ничего ясно разглядеть. Черт, да ей не удалось увидеть собственную смерть. Не думаю, что она знала о смерти Стоуна или Эллиса, если на то пошло, а если и знала, то не сказала мне. Просто сказала, что мне нужно будет «освободиться». И, кажется, она узнала почему.

– Хм. – Рейлин катает во рту жвачку, перебирая бумаги на столе, будто остатки гаражной распродажи.

– Не знаю. Может, Адэйр боялась рассказать мне о том, что узнала, – бездумно говорю я. «Вспомни это место. Вспомни, как впервые пришла сюда», – вот что сказал Грач. – Но о чем бы она ни догадалась, это как-то связано с моей матерью, тем, как я пришла сюда с ней. Что-то в этом доме и этой девочке… – Я встряхиваю фото. – Привлекло Адэйр. Эта Гэбби знала мою мать, может, она знает больше.

– Эй, глянь-ка, – говорит Рейлин. – Подходит. – Она держит жестянку над чистым от пыли местом на столе. – Она точно стояла здесь. – Рейлин ставит банку, чтобы показать мне, затем снова поднимает. Опять ставит, опять поднимает. – Что это значит, как думаешь?

– Ее унесли, – озвучиваю я очевидное. – Адэйр специально ее унесла. – В голову приходит мысль. – А где, говоришь, ты ее нашла?

– В спальне с тонкими шторами. Атмосферка там невероятно жуткая, если хочешь знать.

Это комната, где женщина родила тех близнецов, где у нее был выкидыш. Адэйр единственная, кому я рассказала о той ужасной ночи. Что, если у меня проблемы из-за смерти тех детей?

– Почему она унесла ее? – Рейлин стряхивает пыль с пальцев.

– У меня вопрос получше… Что было в ней раньше? Что бы ни было, Адэйр считала, что мне важно это найти.