Читаем В Афганистане, в «Черном тюльпане» полностью

— А что, товарищ лейтенант, — кивнул Шульгину смутившийся Богунов, — придержат нам увольнение в Союз за наше геройство?

Шульгин кивнул головой:

— Вся наша рота в черных списках. Вам вспомнят и кресты на шее, и курение в палатке, и летающие сапоги. Не питайте иллюзий, юноши.

Матиевский усмехнулся:

— Понятно. Провожать нас будут без оркестра.

<p>60</p>

После «Метели» на посадочной площадке остались блестящие груды консервных банок. Сильный ветер гонял на высоте обломки сушеных галет, обрывки газетной бумаги. Неожиданно пошел мокрый снег, и рыжие россыпи вырытой земли покрылись белой ватой. Мокрые снежинки, сменившие холодные струи дождей, падали на запекшиеся ссадины на лицах солдат.

— «Метель». Я, «Первый», прием. Очень низкий темп движения, — донесся по связи сердитый голос начальника штаба — Что-то вы не торопитесь исполнять интернациональный долг.

— Я, «Метель», прием, — хмуро ответил Орлов, — темп движения оптимальный.

— Я, «Первый». Приказываю ускорить движение. Что вы топчетесь на месте, как… беременные тараканы?

Орлов не ответил, вышел из связи. Солдаты, оглядываясь на него, по-прежнему, неторопливо, вяло карабкались среди камней, устало опираясь на автоматные приклады.

— «Метель». Я, «Первый». Ускорьте темп движения, вы что-о там, совсем разучились ходить по горам?..

Орлов нахмурился, рванул тангенту застывшими пальцами.

— «Первый». Я, «Метель». Темп движения нормальный.

— А я, «Метель», не повторяю приказаний. Увеличьте темп движения. Вы на боевых действиях, а не на прогулке в Ботаническом саду…

Орлов раздраженно передернул плечами:

— «Первый». Я, «Метель». Мы, действительно, не на прогулке. Через пять минут я делаю привал.

— Какой привал? «Метель»! Ваше движение само по себе сплошной привал. Я приказываю ускорить движение. Немедленно повторите приказание.

Орлов беззвучно выругался.

— «Первый». Я, «Метель». Действую согласно обстановке и прошу меня не опекать.

Оторвавшись от ларингофона, Орлов передал по цепи:

— Привал через десять минут у россыпи черных камней.

— «Метель». Я, «Первый», — опять ворвался в эфир хриплый голос начальника штаба. — Если вы сделаете привал, я буду говорить с вами иначе. Я с вами поговорю, как с лицом, не выполняющим приказы в боевой обстановке. Надеюсь, вы понимаете, что это такое?

Орлов усмехнулся. По широкому лбу пробежали трещинки горьких морщин.

— «Метель», вы слышите меня? Почему не отвечаете на запрос? Связь на операции должна быть постоянной.

— «Метель» на связи. Отвечаю на ваши вопросы. Первое. Через пять минут мы выходим на гребень высоты две восемьсот. Это наиболее безопасный район привала. Дальше идут участки возможного интенсивного обстрела. То есть, сделать привал под прицелами у «духов» будет невозможным. Второе. По времени сейчас должен быть прием пищи. Глотать холодную кашу на ходу невозможно. Третье. Физическое состояние людей оценено медицинской комиссией, как неудовлетворительное. Я не могу и не имею права отнимать у людей последние силы высоким темпом движения. И четвертое. По тактической обстановке сейчас идет поисковая операция. Нас никто не преследует, и мы тоже никого не видим впереди себя. Я считаю, что силы людей надо беречь для экстремальных ситуаций, когда действительно понадобится высокая скорость движения для марш-броска. Поэтому двигаться сейчас галопом, отказавшись от привала, я считаю бессмысленным. Это противоречит тактической обстановке. И я вас очень прошу, товарищ «Первый», такие детали, как расчет темпа движения, предоставить ротным командирам.

Орлов вышел из связи, раздраженно резанул ладонью по горлу:

— Вот, они где сидят… старшинские замашки у полковников.

В наушниках назойливой осой жужжал голос:

— Меня предупреждали, Орлов, что вы разводите в горах демагогию. Запомните, вашей партизанской вольнице пришел конец. Я руковожу операцией, я здесь приказываю…

Солдаты тем временем рассаживались среди камней, смахивали снег, доставали из вещевых мешков консервы, из-за голенищ сапог гнутые ложки. Андрей сел рядом с Орловым. Из-под плащ-накидки Шульгина выглядывала овечья телогрейка.

— Память от Алешина? — Орлов пощупал овечью шерсть. — Хорошая вещь. Я бы от такой тоже не отказался.

— Хочешь, отдам, — улыбнулся Шульгин. — Это больные сняли с себя все сухое и теплое. Передали медикам на подменку и другим товарищам. С миру по нитке. Мне от Сашки досталась телогрейка. Он полетел в полк в одной гимнастерке. Хочешь, бери…

Орлов махнул рукой.

— Не надо. Меня простуда не берет. Меня другое достает…

— Слышал, слышал, — улыбнулся Шульгин. — Записали в ряды партизанской вольницы. Демагогию разводишь…

Орлов кивнул головой:

— Порою кажется, что мы воюем здесь вовсе не с «духами». Воюем с дураками…

— Вся Россия воюет с дураками, командир. И этому, кажется, нет ни начала, ни конца, — Андрей подмигнул Орлову. — Смотри, похоже, начинается театр одного актера…

Орлов обернулся. Сзади них, тяжело дыша, поднимался раздраженный, багроволицый Рыков. На ходу он решительно жестикулировал рукой и, хватая воздух губами, отрубал колючие сухие слова:

Перейти на страницу:

Все книги серии Горячие точки. Документальная проза

56-я ОДШБ уходит в горы. Боевой формуляр в/ч 44585
56-я ОДШБ уходит в горы. Боевой формуляр в/ч 44585

Вещь трогает до слез. Равиль Бикбаев сумел рассказать о пережитом столь искренне, с такой сердечной болью, что не откликнуться на запечатленное им невозможно. Это еще один взгляд на Афганскую войну, возможно, самый откровенный, направленный на безвинных жертв, исполнителей чьего-то дурного приказа, – на солдат, подчас первогодок, брошенных почти сразу после призыва на передовую, во враждебные, раскаленные афганские горы.Автор служил в составе десантно-штурмовой бригады, а десантникам доставалось самое трудное… Бикбаев не скупится на эмоции, сообщает подробности разнообразного характера, показывает специфику образа мыслей отчаянных парней-десантников.Преодолевая неустроенность быта, унижения дедовщины, принимая участие в боевых операциях, в засадах, в рейдах, герой-рассказчик мужает, взрослеет, мудреет, превращается из раздолбая в отца-командира, берет на себя ответственность за жизни ребят доверенного ему взвода. Зрелый человек, спустя десятилетия после ухода из Афганистана автор признается: «Афганцы! Вы сумели выстоять против советской, самой лучшей армии в мире… Такой народ нельзя не уважать…»

Равиль Нагимович Бикбаев

Военная документалистика и аналитика / Проза / Военная проза / Современная проза
В Афганистане, в «Черном тюльпане»
В Афганистане, в «Черном тюльпане»

Васильев Геннадий Евгеньевич, ветеран Афганистана, замполит 5-й мотострелковой роты 860-го ОМСП г. Файзабад (1983–1985). Принимал участие в рейдах, засадах, десантах, сопровождении колонн, выходил с минных полей, выносил раненых с поля боя…Его пронзительное произведение продолжает серию издательства, посвященную горячим точкам. Как и все предыдущие авторы-афганцы, Васильев написал книгу, основанную на лично пережитом в Афганистане. Возможно, вещь не является стопроцентной документальной прозой, что-то домыслено, что-то несет личностное отношение автора, а все мы живые люди со своим видением и переживаниями. Но! Это никак не умаляет ценности, а, наоборот, добавляет красок книге, которая ярко, правдиво и достоверно описывает события, происходящие в горах Файзабада.Автор пишет образно, описания его зрелищны, повороты сюжета нестандартны. Помимо военной темы здесь присутствует гуманизм и добросердечие, любовь и предательство… На войне как на войне!

Геннадий Евгеньевич Васильев

Детективы / Военная документалистика и аналитика / Военная история / Проза / Спецслужбы / Cпецслужбы

Похожие книги