В Афганистане, в «Черном тюльпане»

— Объясняю для непонятливых, — громко говорил Богунов, — чтобы потом не били в грудь ногами… К нам доставлены подарочки от любимой артиллерии, — Богунов покрутил миной над головой, — каждому штука, а для особо избранных — две. Прошу разбирать без драки и по очереди. Хватит всем — жадных просим не волноваться.

— Ничего себе подарочки, — ворчал кто-то, — мало нам своих боеприпасов? На десять дней боев набрали, не разогнешься. Так еще от ленивых соседей перепадает.

— Ага, нашлись подарочки! Нет, чтобы жратвы подбросили, скоро паек кончается. А то эти железные окорочка не пожуешь, зубы обломаешь…

— Зато вот вам гантельки каждому! Ха-а… Физкультура для рейдовой роты. Вот, кончатся патроны, будем бегать за «духами» и по темечку их, паразитов, гантелечкой, по темечку…

Богунов критически оглядывал каждого подходящего, словно лошадь на базаре, похлопывал, пощупывал.

— Худоват, плоховат, парниша. До второй мины не дорос. Получай одну. Кто следующий? Ага-а! Товарищ Матиевский. Вот она, каланча пожарная! Глаза завидущие, руки загребущие! Тебе за особую вредность характера две мины.

— Ох, и обижусь я на тебя когда-нибудь, гражданин начальничек, — огрызался Матиевский, — отрастил шею, из-под ушей сразу плечи начинаются. Щеки лопатами. И еще на стройных юношей обзывается. Телеса бегемотские…

Солдаты сопровождали их перепалку дружным хохотом.

— Следующий, следующий… Недовольные жизнью и начальством злопыхают в сортирах, глубоко вдыхая тамошние ароматы. Осенев, подходи, не робей, тебе по росту положена только одна порция железятины.

— Плохо меряешь, сержант, — Осенев подобрался, нахмурился, — я потяну и вторую мину.

— Ты что, Осень, сдурел, — крикнул кто-то из солдат, — мало тебе пулемета для твоей комплекции.

— Ага… Он скоро миномет за спину повесит для равновесия.

— Ну, дает Осина. Гнет крепче железа!

Богунов развел руками:

— Коллектив единодушно не одобряет. И лейтенант приказал, всем по-справедливости. На килограмм живого веса строго по норме. Вот этому амбалу две мины, как слону припарка.

Богунов развернулся к подходящему Касымову. Гигантская фигура второго ротного пулеметчика нависла над снарядными ящиками.

— Что-то мы не торопимся, Эльдарчик? Захворали что ли?

— Ага… Больной совсем. Ноги, падла, натер… — угрюмо проворчал Касымов, еще не остывший от недавней стычки над окровавленной плащ-палаткой. — Две мины не надо, сержант. Не ишак, Касымов. Давай одна мина. Две не надо… Не молодой уже.

— Что ты говоришь, — насмешливо всплеснул руками Богунов, — мы уже навоевамшись. Нас пора с оркестрами и цветами встречать. Вот вам еще один пионер с дипломатом на веревочке, как выражается наш комполка Сидорчук.

— Ты сказал, да-а… Сказал… Вообще мина брать не буду, — вдруг зло огрызнулся Касымов и как-то угрожающе осел на своих гигантских кривоватых ногах. — Не нанялся Касымов мины таскать. Мне пулемета хватит, да-а… Минометчики эти во-о-н день сидят, ночь сидят на одном месте, да-а-а… А я с этой боеприпасой бегай сюда-туда…

Касымов сжал кулаки и напрягся, бегая взбешенными глазами по насмешливому лицу своего сержанта.

— Ты кулачки свои лучше разожми, Касым-джан, расслабься, — как-то задушевно заговорил Богунов, улыбаясь и смешливо подрагивая бровью. — Я же кипящих чайников не боюсь. Покипишь, покипишь и перестанешь! — Богунов вдруг быстро наклонился к самому лицу Касымова так, что тот испуганно отпрянул назад, и прошептал тихо, чтобы не донеслось до офицеров, наблюдающих за ними издалека. — Не возьмешь мины, душара, руки переломаю… Нечем будет косячок к губам поднести.

Касымов обмяк, с досадой схватил мины и как-то обреченно отошел в сторону, размахивая злосчастными боеприпасами, не замечая их чугунной тяжести.

20

— Ну, вот, товарищ лейтенант, — сказал Шкловский немного сдавленным голосом с сухим присвистом, — видите сами, сплошные неуставные взаимоотношения. Все у вас в роте как-то несерьезно, непрочно, все висит на волоске. Еще немного, и у нас на глазах случилось бы открытое неповиновение приказу… Воинское преступление, между прочим.

Шкловский закашлялся, достал из какого-то кармашка чистый носовой платок, аккуратно промакнул влажный лоб. Платок развернулся сияющей белизной, рванулся белым флажком на ветру из рук Шкловского.

— Я вас серьезно предупреждаю, — строго отчеканил Шкловский, скомкав в руках непослушный платок. — Наводите в роте настоящий дисциплинарный порядок. Партизанской вольнице должен быть положен конец. Солдаты должны обращаться к вам и к младшим командирам строго по-уставному. А вот с этими вашими смехуечками — один шаг до беды.

Шкловский развернул платок и принялся аккуратно складывать его в маленький квадратик, словно демонстрируя, как надо наводить во всем идеальный порядок.

Шульгин наблюдал за ним с раздражением.