В аду повеяло прохладой

Цветок душистых прерий

Лаврентий Палыч Берий.

– Ну как вам стихи, гражданин начальник? По-моему, вроде бы складно.

В молодости, до того как стать чекистом, начальник лагеря был полотером, и навыки прежней профессии закрепились в нем навсегда. Как всегда в момент наивысшего нервного напряжения, он стал автоматически делать перед собой круговые движения, какими привык, стоя на коленях, натирать мастикой паркет.

– Всё! Замолчали!.. – с трудом уняв разгулявшиеся руки, обратился он к группе бывшей творческой интеллигенции. – Вы мне ничего здесь не читали, а я ничего не слышал! Мне говорили, что вы закоренелые преступники и мошенники, теперь верю. Всех на десять дней в карцер!

Эту историю Сеймур слышал в разных вариантах, но автором неизменно назывался Гуслинский.

В его памяти навсегда остался пасмурный декабрьский день 1953 года. На лесоповале Сеймур работал рядом с Гуслинским. К ним подошел бригадир, выключил пилу и в наступившей тишине сообщил, что в Москве расстрелян агент империализма Лаврентий Павлович Берия.

– Умер Лаврушка, ну и хрен с ним! – Гуслинский обратился ко всем, кто был рядом. – Вы хоть поняли, что это означает?! С этой минуты всем нам – свобода, равенство, братство!

Все слушали его молча, с застывшими лицами. Отозвался только бригадир.

– Помолчал бы, Борисыч, – сказал он, – хоть бы людей пожалел. Работаем, ребята!

Но возбужденный Гуслинский не унимался.

– С горем вас! – обратился он к подошедшему офицеру конвоя. – С всенародным горем вас, начальник!

В Тайшетлаге Гуслинский давно ходил в отпетых, поэтому выходок его начальство старалось не замечать, но сегодня что-то в словах конвойного его задело.

– Человека похоронить не успели, а шпана радуется, – презрительно сказал тот.

– Какая же радость? Горюю и скорблю в ожидании перемен.

– У брехливой собаки век недолог, весной тебя похороним, вот тебе и будет перемена. Других перемен не жди.

– Ошибочка ваша, начальник! Не о себе я. Перемены у вас ожидаются. Скоро погонят вас в Симферополь, американскому слону яйца качать. Слона жалко, вы и его покалечите.

– Слона будешь в карцере жалеть. Посидишь неделю, дальше видно будет, – распорядился конвойный.

И как только заключенные вернулись в лагерь, Гуслинского без ужина отправили в карцер.

Из карцера бывшего гвардии майора вынесли на руках, сам он передвигаться не мог. Первое, что спросили у него вечером сокамерники, почему в Симферополь, где слоны не водятся?

Тот же Гуслинский поделился с Сеймуром своим опытом общения с тайными осведомителями.

– С виду его не раскусишь, – объяснял он, – с виду он нормальный зэк. Сексот животное опасное, причем очень хитрое. Но определить, что он сексот, все-таки можно – по глазам. У самого хитрого сексота глаза сразу же начинают бегать, стоит внезапно заглянуть в них. Вот так, – майор показал, как следует внезапно заглядывать в глаза стукачу. – А у некоторых при разговоре начинает подрагивать средний палец правой руки. Ты присматривайся.

Судя по тому, как часто Гуслинский из-за доносов попадал в карцер, знание повадок сексотов если ему самому и помогало, то очень редко. Но его описание сексотов Сеймур невольно вспомнил, перед тем как встретиться с общественным представителем органов безопасности Ахлиманом Фаталиевым. Тот ждал в его совхозной лаборатории на втором этаже. Фаталиеву на вид можно было дать лет под шестьдесят. Глаза его по сторонам не бегали, взгляд у него был прямой и открытый, и смотрел он на Сеймура вполне доброжелательно. Своими манерами и умением излагать мысли он произвел на Сеймура впечатление умного, интеллигентного человека. При дальнейшем общении это впечатление подтвердилось. В просторной светлой лаборатории кроме них двоих находились еще несколько лаборанток в белых халатах, которые время от времени украдкой с любопытством поглядывали на Сеймура. Фаталиев сказал, что все они выпускницы биофака Бакинского университета и он возлагает на них большие надежды, связанные с распространением в республике культуры шафрана. Его очень удивило, когда Фаталиев при них представился ему как общественный уполномоченный от госбезопасности. Так и объявил об этом, не понижая голоса, и добавил, что если Сеймуру захочется сообщить что-то представляющее интерес для органов, тот может к нему обращаться.