В

— Моряк в беседке, опущенной через планшир старой фелюги «Пери». Только что пронесся шторм, устремившийся к земле гигантской горой облаков, желтоватых из-за близости пустыни. Море там — цвета дамасских слив и такое тихое! Солнце садилось, тот закат не назвать красивым, просто воздух и гора штормовых облаков постепенно темнели. «Пери» была повреждена, мы поднялись на борт и окликнули хозяина. Никто не ответил. Лишь тот моряк, я так и не увидел его лица, один из тех феллахов, что, подобно ненасытному мужу, покинули землю и, ворча, проводят остаток жизни в море. Брак с ним — самый прочный в мире. На моряке была набедренная повязка, на голову наброшена тряпка от солнца, в то время уже почти скрывшегося. Мы окликнули его на всех известных нам диалектах, он ответил на тамашек: "Хозяин ушел, команда ушла, я остался и крашу судно." Действительно — он красил судно. Оно было повреждено, ватерлинии не видно, сильный крен. "Поднимайся к нам на борт, сказали мы, — наступает ночь, и тебе не доплыть до берега." Он не отвечал, просто макал кисть в глиняный горшок и плавно водил ею по скрипящим бортам «Пери». В какой цвет он ее красил? Вроде в серый, но уже наступили сумерки. Эта фелюга больше не увидела солнца. В конце концов я приказал рулевому разворачиваться и ложиться на курс. Я смотрел на феллаха, пока совсем не стемнело, — его фигура уменьшалась, с каждой волной он дюйм за дюймом опускался в море, но не замедлял темпа движений кисти. Крестьянин вывороченные корни торчат на поверхности — один, в море, ночью, красит тонущее судно.

— Или я просто старею? — спросил Стенсил. — Возможно, прошло уже то время, когда я менялся вместе с миром.

— Любое изменение ведет к смерти, — повторил Мехемет ободряюще. — В молодости ли, в старости — мы все время гнием. — Рулевой запел монотонное левантийское lanterloo. Звезды не показывались, на море стояла тишина. Стенсил отказался от предложенного гашиша, набил трубку дорогим английским табаком, закурил, выдохнул дым и начал:

— Итак, что у нас получается? В молодости я верил в социальный прогресс, поскольку видел шансы для прогресса личного. Сейчас, когда мне шестьдесят, в конце жизненного пути, я не вижу для себя ничего, кроме тупика, и — ты прав — для общества тоже. Но предположим, Сидней Стенсил не менялся, предположим, мир между 1859 и 1919 годами подцепил некую болезнь, и никто не удосужился поставить диагноз — симптомы были выражены слишком слабо, сливались с историческими событиями, но вместе с тем неуклонно прогрессировали. Всякий раз, каждую последнюю войну люди воспринимают, как новую редкую болезнь, которая теперь излечена и побеждена навсегда.

— Разве старость — болезнь? — спросил Мехемет. — Тело теряет активность, машины изнашиваются, планеты вихляют и идут на мертвую петлю, солнце и звезды оплывают и гаснут. Зачем говорить «болезнь»? Чтобы принизить старость и говорить о ней со спокойной душой?

— Затем, что все мы красим борт какой-нибудь «Пери». Мы называем ее обществом. Новый слой краски, неужели ты не понимаешь? «Пери» не может менять цвет, подобно хамелеону.

— Оспины не имеют никакого отношения к смерти. Новая кожа, новый слой краски.

— Конечно, — сказал Стенсил, думая о чем-то другом, — конечно, любой из нас предпочел бы умереть от старости…

Армагеддон унесся прочь, уцелевшие профессионалы не получили ни благословления, ни дара языков. Несмотря на все попытки прервать свою карьеру, костлявая старушка Земля и не думает спешить на тот свет; в конце концов она помрет от старости.

Потом Мехемет рассказывал ему о Маре.

— Твоя очередная женщина?

— Ха! В самом деле. «Мара» по-мальтийски значит «женщина».

— Так я и думал.

— Если тебя интересует слово, это — дух, обреченный жить на Шагрит Меввийа. Населенная равнина — полуостров, на оконечности которого стоит Валетта, — ее удел. Она выхаживала потерпевшего кораблекрушение святого Павла, как Навсикая — Одиссея, она учила любви всех пришельцев от финикийцев до французов. Возможно, даже англичан, хотя после Наполеона эта легенда не пользуется былым уважением. По всем сведениям, она — абсолютно историческая фигура, как святая Агата, одна из второстепенных мальтийских святых.