В

Сегодня было семь налетов — пока. В одной «стае» прилетела чуть ли не сотня «Мессершмитов». Они сравняли с землей церкви, рыцарские таверны, старые памятники. Они оставили нам Содом. Вчера было девять. Я работаю, как никогда прежде. Мое тело выросло бы, но не хватает пищи. Несколько судов прорвалось, конвои потоплены. Некоторые мои товарищи не могут стоять на ногах. Ослабели от голода. Чудо, что я не свалился первым. Подумать только: Майстраль, хрупкий университетский поэт — рабочий, строитель! Один из тех, кто останется в живых. Я должен.

Они возвращаются к камню. Фаусто II даже впал в суеверие:

Не прикасайся к ним, к этим стенам. Они передают взрывы на мили. Камень все слышит и доносит их до кости, по пальцам, по руке, передает вниз по костяной клетке, к костяным палкам и принимает обратно через костяные перепонки. Это явление случайно, оно в самой природе камня и кости, но оно служит напоминанием.

О вибрации невозможно говорить. Ощущаемый звук. Стук. Стучат зубы. Боль, покалывание в онемевшей челюсти, удушающие толчки у барабанных перепонок. Снова и снова. Кияночные удары на протяжении всего налета, налеты на протяжении всего дня. Ты не в силах привыкнуть к ним. Тебе кажется, будто все мы сошли с ума. Что заставляет меня стоять на ногах и сторониться стен? И молчать. Бессмысленное стремление следить за происходящим, и ничто иное. Чисто мальтийское. Возможно подразумевается, что это будет продолжаться вечно. Если слово «вечно» еще не потеряло смысл.

Не напрягайся, когда стоишь, Майстраль…

Этот пассаж появляется к концу Осады. Теперь для Днубиетны, Маратта и Фаусто ударение в выражении "каменное чрево" падает на первое слово, а не на последнее. Это часть хиромантии времени — свести те дни к просодическим вариациям. Днубиетна писал:

Каменная пыль

В трупах рожковых деревьев;

Атомы железа

Над раскаленной кузней

На той стороне луны, прожорливой, словно баклан.

Маратт:

Мы ведали: они — лишь куклы

И музыка из граммофона:

Знали, что выцветет шелк,

Обтреплется бахрома,

Покроют лишаи плюш,

Знали, что вырастут дети

И ноги начнут волочить после первых ста лет

Представления, зевать после трапезы,

Заметят, что краска отслоилась со щечки Джуди,

Неправдоподобность палочки, разбитой параличом,

И самообман в смехе разбойника.

Но дорогой Христос! Чья в драгоценностях рука

Нежданно так возникла из-за крыл,

Держа зажженную свечу,

Дабы зловещим пламенем испепелить

Наш жалкий, но бесценный трут?

Кто та, что нежно рассмеялясь: "Доброй ночи!" -

Средь хриплых криков престарелых малышей?

От живого к неодушевленному. Великое «направление» Осадной поэзии. Вслед за уже раздвоенной душой Фаусто II, все это время занятой усвоением единственного урока о том, что в жизни случайного больше, чем может признать человек, сохраняющий здравость рассудка.

Месяцы спустя, после встречи с матерью:

Время коснулось ее. Я поймал себя на том, что задаюсь вопросом: знала ли она, что душа ребенка, которого она произвела на свет, которому дала имя на счастье (злая ирония?), будет разорвана на части, несчастна? Предчувствует ли мать будущее, осознает ли, когда приходит час, что сын стал мужчиной, он должен покинуть ее и в одиночку, на предательской земле, заключить тот мир, на какой способен. Нет, это та же самая мальтийская вневременность. Она не чувствует пальцев лет, втирающих возраст, слепоту, неуверенность в лицо, сердце, глаза. Сын есть сын, он навсегда запечатлевается в памяти красным и сморщенным, таким, каким она видит его впервые. Всегда найдутся слоны, которых нужно подпоить.

Последняя строчка — из народной сказки. Король хочет иметь дворец из слоновьих бивней. Мальчик наследует физическую силу отца — героя многих войн. Но именно на долю матери выпадает учить сына хитрости. Как подружиться со слонами, напоить их вином, убить, украсть у него бивни. Мальчик, разумеется, достигает цели. Но в сказке ничего не говорится о путешествии за море.

"Вероятно, — объясняет Фаусто, — тысячелетия назад существовал перешеек. Африку называли Землей топора. Слоны водились к югу от горы Рувензори. С тех пор море постепенно наступало. Немецкие бомбы могли закончить то, что не успело море."

Декаданс, декаданс. Что это? Просто движение к смерти или, лучше сказать, к ачеловечности. Становясь вместе со своим островом все более неодушевленными, Фаусто II и III приближались к тому времени, когда, в конце концов, подобно сухим листьям или куску металла, стали бы подчиняться исключительно законам физики. Все время притворяться, будто идет великая борьба между законами человека и законами Бога.

Только ли из-за того, что Мальта — матриархальный остров, так сильно чувствовал Фаусто связь между властью матери и декадансом?

"Матери ближе чем кто бы то ни было стоят к случайности. Болезненнее всего осознают они оплодотворение яйцеклетки; так Мария чувствовала момент зачатия. Но у зиготы нет души. Это — материя." Он не развивает эту тему дальше. Хотя: