V.

Как-то ночью 60-я эскадра, состоявшая из двух авианосцев, нескольких тяжелых кораблей и прикрытия из двенадцати эсминцев, в числе которых был и «Эшафот», шла на всех парах в нескольких сотнях миль к востоку от Гибралтара. Было часа два ночи, видимость отличная, огромные яркие звезды сияли над черным, как смола, Средиземным морем. На радарах – ничего, после вахты все спали, а впередсмотрящие рассказывали друг другу морские байки, чтобы, наоборот, не уснуть. Такая вот ночь. И вдруг телетайпы оперативной группы как зазвенят – динь-динь-динь-динь-динь. Пять звонков, или ВСПЫШКА – замечены силы противника. Шел 55-й год, время было более или менее мирное, но капитанов повытаскивали из постелей, дали сигнал общей тревоги и велели кораблям развернуться в боевой порядок. Никто не понимал, что происходит. Когда телетайпы вновь проснулись, подразделения были рассеяны на несколько сот квадратных миль по океану и в большинстве радиорубок толпились члены экипажей. Телетайпы застучали.

«Новое сообщение». Радисты и офицеры напряженно склонились над лентами, рисуя в воображении русские торпеды – злобные, как барракуды.

«Вспышка». «Да-да, – подумали вес, – пять звонков, "Вспышка". Сейчас».

Пауза. Наконец стук ключей возобновился.

«ЗЕЛЕНАЯ ДВЕРЬ. Как-то ночью Долорес, Вероника, Жюстина, Шарон, Синди Лу, Джеральдина и Ирвинг решили устроить оргию…» Далее на четырех с половиной футах телетайпной ленты от лица Ирвинга было описано, как их решение претворялось в жизнь.

Как ни странно, Хряка так и не поймали. Возможно, потому что в операции участвовала половина радистов «Эшафота», включая командира группы связи Нупа, выпускника Аннаполиса; все они заперлись в рубке, как только была объявлена общая тревога.

Шутка вошла в моду. На следующую ночь после объявления полной боевой готовности все услышали ИСТОРИЮ СОБАКИ, где участвовал сенбернар по кличке Фидо и две офицерши. Когда это случилось, Хряк, стоявший на вахте, отметил, что его подражатель Нуп не лишен таланта. Затем последовали другие сообщения приоритетной важности: «Как я трахался в первый раз», «Почему наш офицер – голубой», «Счастливчик Пьер разбушевался». К тому времени, когда «Эшафот» добрался до Неаполя, своего первого порта назначения, рассказов набралась дюжина; Хряк аккуратно собирал их под литерой «В».

Но расплата за грехи наступает неотвратимо. Позже, где-то между Барселоной и Каннами, для Хряка наступили черные дни. Однажды ночью, разослав сообщение, он уснул, прислонившись к дверям каюты помощника капитана. Именно в этот момент судно накренилось на левый борт на десять градусов. Бесчувственное тело Хряка ввалилось к перепуганному капитан-лейтенанту. «Бодайн, – в ужасе завопил офицер, – ты спишь?» Хряк храпел, лежа среди разбросанных бумажек с текстами срочных депеш. Его послали на камбуз. В первый же день он уснул на раздаче и сделал несъедобным целый чан картофельного пюре. Поэтому в следующий раз его приставили к супу, который, несмотря на то что его приготовил кок Потамос, никто не стал есть. Похоже, Хряк умудрялся каким-то загадочным образом не сгибать колени, и даже если бы «Эшафот» перевернулся килем вверх, он все равно продолжил бы спать столбиком. Это была загадка для медиков. Когда судно вернулось в Штаты, его отправили на обследование в Портсмутский морской госпиталь. По возвращении на «Эшафот» Хряка перевели в палубные матросы, и он попал в подчинение к некоему Папайе Ходу, помощнику боцмана. Через пару дней Папаша достал Хряка до чертиков, благо поводов к этому было выше головы.

В эту минуту по радио передавали песенку о Дэви Крокетте [165], которая бесила Уинсама. Шел 56-й год– пик моды на енотовые шапки. Куда ни глянь, всюду миллионы детей расхаживали с этим пушистым фрейдистско-гермафродитным символом на голосе. О Крокетте ходили немыслимые легенды, абсолютно противоречащие тому, что Уинсам слышал в детстве в горах Теннесси. Этого человека, сквернослова, вшивого алкаша, жалкого поселенца и продажного члена Законодательного собрания штата, преподносили юным гражданам как убедительный и светлый пример англосаксонского превосходства. Он превратился в героя, которого Мафия могла придумать, пробудившись после самых безумных эротических грез. Песня напрашивалась на пародию. Используя рифму типа АААА и три (сосчитайте сами) незамысловатых аккорда, Уинсам рассказывал собственную биографию.

Он из Дарэма родом, отца он не знал,
В двадцать третьем году белый свет увидал,
А в три года смотрел, как народ линчевал
Негритоса, который в петле заплясал.

(Припев:)

Руни, Руни Уинсам, деки-данса бог.