Узел (Повести и рассказы)

Бабуся прикрыла ладошкой рот, и глаза ее лукаво забегали. Вадьке тоже следовало подать девушке руку, но в ладони лежала мокрая тропка, и он так растерялся, что чуть прибор из-под мышки не выронил. Так, без слов, и бросился к двери.

Долго ходил по улицам, вспоминал мать перед кончиной, врачиху, ругался себе под нос, отчаявшись, хотел выбросить злосчастную тропку — не выбросил. Положил в задний карман брюк.

— Какая разница? — размышлял он вслух. — Я взял эту тройку или бы взял ее кто другой?.. Все равно бы взяли. Аркадий Васильевич, между прочим, сам намекает клиенту — дескать, заинтересовать надо… А здесь сами заинтересовали…

Ромка всегда лениво слушал Вадькины рассказы про «калым», брезгливо морщился и бросал:

— Какая пошлость, старик…

— Сфера обслуживания, — горячился Вадим. — Что бы ты понимал!

— Смени занятие, — советовал Роман.

— А куда идти? — пожимал Вадька плечами. — Не в контрабандисты же!

— Ну Старухин! А еще мастер! Иди в перекупщики стеклопосуды, — говорил Роман, и Вадька терялся: шутит или нет?

— Устрой к себе в экспериментальные мастерские, — просил Вадька, хотя знал — не устроит. Скажет — там специалисты нужны, а ты просто мастер. И обязательно подчеркнет это слово. Какие специалисты требовались в Ромкином НИИ — Вадька так и не понял. Ему казалось, паять детали для космических кораблей наверняка он бы смог. Иногда Вадька даже обижался на отказ:

— Да я любой телек с закрытыми глазами!.. Что я, не специалист? У Аркадия Васильевича спроси!..

— Специалист, — серьезно подтверждал Ромка. — Еще какой! — и хохотал.

Вадька злился. Он никак не мог увязать Ромку этого, который вместе с ним пил, катал девчонок и сидел в кафе, и того, который работал в недрах серьезного института,

3

Ночью Вадька замерз. Промокшая от пота и раствора одежда не грела, и он дрожал так откровенно, что Ганькин заставил его развести костер. Палить костры Вадька научился в лесных прогулках и быстро справился с этим делом. Когда огонь разгорелся, он так жался к костру, что запахло паленым: штанина замызганных джинсов прогорела в трех местах. Ганькин лишь головой покачал.

Шести утра Вадима еле дождался. Готовя смену к сдаче, откашлялся и робко произнес:

— В сухое бы переодеться…

— Получи на складе, — буркнул Ганькин. — Раньше кем работал?

— Телеки ремонтировал…

— А сюда что?

— За романтикой.

— А-а! — протянул Ганькин. — Ну-ну…

Вадька не мог уснуть, все тело ломило от усталости. Мешали храп Ганькина и видение: длинные тяжелые трубы, трясущийся станок и Ганькин серьезный глаз. Вадька крутился в непривычном спальном мешке, думал о Людмиле, вспоминал, как она легко картавила на французский манер, смешно произнося его фамилию — Старухин, как читала неизвестного Вадьке поэта Николая Рубцова, как настороженно, украдкой рассматривала шумную Вадькнну компанию…

…Людмила стояла в лоджии, прямая, строгая, смотрела на редкие огни ночного города. Вадька появился шумный, веселый, ссутулился, облокотившись на перила рядом с ней.

— Дышать тяжело… — не ожидая вопроса, пояснила Людмила.

— А-а… Я думал, тебе наша толпа не понравилась. Хорошая толпа, правда? Балдеж сплошной!

— Толпа хорошая, — не оборачиваясь, задумчиво произнесла Людмила.

— Во-во! — обрадовался Вадька. — Хохмачи! Особенно Ромка!

— Кто он? — спросила Людмила.

— Ромка? У-у-у! В институте работает, коллега. Разрабатывает системы радиоуправления. Что-то аж с космосом связано. Спец — высший класс. Убедились: в квартире все на автоматике.

— Своими руками?..

— Железно! До последней кнопки! — уверил Вадька. — Одна свеженькая Ромкина дама засомневалась: мутата, говорит, не верю. Подходит к бару, а он неожиданно открывается и бац ей по носу! Толпа в экстазе, дама в истерике, ну и… — Вадька запнулся и умолк.

— Как это — свеженькая?

— Ну… — замялся Вадька, — новая, значит. Недавно познакомились… В нашем обществе все запросто. Пришел, делай что хочешь. Ну, в смысле там, пить можно, на полу валяться, кто хочет, стихи читать, даже посуду бить разрешается… Вот только музыка… по вкусу хозяина. У него, знаете, так устроено — стереоэффект — во!

— Какие же у него вкусы?

— Реакционер! Консерватор! — махнул рукой Вадька. — Классику шурует. Труба, орган, скрипка.

— А эти две девушки — кто? — поинтересовалась Людмила.

— Наверное, привыкли допрашивать?.. У вас это здорово получается.

— Что вы. Просто любопытство, — Людмила наконец обернулась к Вадьке.

В ее глазах отражались огни, и он заметил это. Протянул руку и осторожно тронул волосы, словно проверил — явь ли то, что она здесь стоит, с ним. Встал в прежнюю позу и сказал:

— Так. Бывшие Ромкины дамы приходят. По инерции…

Дверь в лоджию распахнулась, и появился невысокий бородатый парень.

— Согрей женщину, тюфяк! — посоветовал он и улыбнулся Людмиле.

Вадька хотел обнять ее, но Людмила отшатнулась, и он неловко опустил руки.

— У нас в Риге холодно! — объявил бородатый и, еще раз улыбнувшись, исчез.

Потом выходили те две девушки, постояли, покосились на незнакомку, долго шептались, смеялись, а Вадька выходил из себя: мешают! Когда наконец девицы покинули лоджию, одна нарочито громко шепнула: