Увидимся в темноте

Иди к черту, ненормальная. Идите к черту все, только Шошо пусть останется. Но Шошо – нет и нет, кроме одноразового мяуканья он никак себя в моем безумии не проявил. «Ненавижу сраные галеты!» – вот что еще я бы написала на стекле. Интернет-мемы тоже подойдут. И «меню дня» в любой из дешевых забегаловок в окрестностях «Опоссума». Суп, салат, тефтельки с пюрешкой, чай или сок – на выбор. Сейчас я бы выбрала шаверму или гамбургер, ненавижу сраные галеты! Слышишь, ты, ТотКтоЗаДверью! Будь ты проклят и тащи сюда гамбургер! Произнести это вслух я не решаюсь, в последнее время (сколько уже длится это «последнее время»?) я веду себя тихо, очень тихо, рот на замке. Это поначалу, едва осознав, что со мной произошло, я билась в истерике, выла, как собака, и, сорвав голос, едва слышно поскуливала. Теперь все по-другому, теперь я заледенела, сломалась, сдалась и больше не надеюсь на перемену участи. Тупо сижу в углу кровати, уставившись в переносицу Лорен; не стараюсь избавиться от кольца и строю башенки из галет.

Невысокие – галет слишком мало. А накопить побольше не получается. Я все-таки подъедаю их, раз ничего другого ТотКтоЗаДверью мне не предлагает.

Галеты круглые, а лучше бы им быть квадратными или прямоугольными, тогда получилось бы нечто, отдаленно напоминающее карточный домик. Мне ужасно нравился сериал «Карточный домик», а до этого – скандинавское «Убийство», а потом скандинавский же божественный «Мост», хотя в последнем сезоне они явно сдулись. На мое отношение к Саге Норен, больной на всю голову главной героине, это никак не повлияло.

Обожаю ее.

Что бы она делала на моем месте?

Или миссис Мейзел[8], стендап-комик из пятидесятых, – как бы она здесь загибалась, с шуточками или без?

До Четверга я была истовой прихожанкой церкви Binge-Watch – запойного просмотра сериалов. Не знаю, когда это началось. Но хорошо помню – с кого именно.

Никита.

Мой самый первый парень в Питере, с ним я прожила три месяца, а могла бы – всю жизнь. Как можно всю жизнь прожить с фарфоровыми статуэтками – всякими там «Нахимовцами с книгой», «Юными пограничниками» и «Балериной Карсавиной в роли Зобейды». Они не напрягают, стоят в глубине старого буфета годами без всякого движения. Даже пыль не в состоянии удержаться на их гладкой поверхности. Бесполезные животные. Никита – он тоже был бесполезным животным. Придурковатый айтишник с бритой башкой и тоннелями в ушах, зататуированный по самые гланды. И в постели я с ним оказалась только потому, что хотела разглядеть татуировки в подробностях, по-другому было никак. Никита не из тех, кто без повода демонстрирует тело, хотя с телом все норм: широкие плечи, аккуратная задница, прямые ноги. Упакованные в вечно грязные гриндерсы.

У Феликса чистые ботинки, у Никиты – грязные.

Почему рядом с Никитой, о котором я и думать забыла, оказывается Феликс? Объяснения этому нет. Хотя… Сидя на цепи, в Комнате, из которой мне не выбраться, я вольна создавать любые комбинации. Вот и все объяснение. Самое интересное в Никите – его спина, там разворачивается самая настоящая баталия. На пространстве от копчика до шейных позвонков японские пилоты-камикадзе атакуют американский линкор. Линкор – огромный и безымянный, на всю поясницу; о том, что это именно линкор, я узнала от Никитиного приятеля Джима. Джим не то чтобы друг, но он единственный, кто время от времени появлялся на горизонте.

У меня и этого нет.

Двум самолетикам-снарядам «óка» осталось жить не больше минуты – с точки зрения засевших в них камикадзе (на татуировке они не видны). Самолетики завораживают меня гораздо больше, чем лик богини Аматерасу, взирающей на все с надменной улыбкой. Чем даже знак «плавающая хризантема», который символизирует верность перед лицом неминуемого поражения. Аматерасу прячется в слегка размытых тату-облаках у левого плеча; плавающая хризантема впилась в крестец, а между самолетиками и линкором блуждает масса отвлекающих внимание вещей: ветки цветущей сакуры, волна, тень дракона, тень птицы, россыпь каких-то иероглифов.

Охренительно красивая картинка.

Непонятно только, зачем Никита выдолбил ее на спине, между ним и хризантемой – ничего общего, Никита – пофигист. Он жрет «Доширак» прямо из пластиковых корыт, в жизни не вымыл ни одной чашки – просто заливает их очередной порцией кипятка вперемешку с пятью ложками самого дешевого растворимого кофе. Он грызет ногти и редко моется; сутками сидит у компа, сочиняя патчи[9] для какой-то компьютерной игры. Он может неделями не выходить на улицу и совершенно не страдать от этого. Если бы Комната случилась с ним, он бы даже не заметил.

Почему, черт возьми, Комната с ним не случилась?

Я запоздало злюсь на Никиту и запоздало ненавижу его – чувства, слишком сильные для фарфоровой статуэтки «Нахимовцы с книгой», как бы ей не разбиться.