Увидимся в темноте

– То, что ошметки собачьей шерсти всплыли… в таких местах… Можно ли считать это… эм-мм… сексуальным извращением?

– Девиаций может быть сколько угодно, но пока я не вижу никаких проявлений сексуальной агрессии. Как не вижу проявлений сексуальности вообще. Либо убийца обозначает ее и связанное с ней доминирование по-своему.

Перед Брагиным на долю секунды закружились в хороводе стеллажные полки из секс-шопа «Розовый опоссум». Но чувствовал он себя гораздо лучше, чем в ту ночь. И дурацкого, ничем не объяснимого смущения тоже не было – в конце концов, перед ним не сопливая девчонка-администратор, а дипломированный спец по психопатам и извращенцам, запретных и неудобных тем для нее не существует. И за эту неделю у Брагина уже была возможность убедиться: о самых немыслимых и страшных вещах Елена Викторовна Джангирова способна говорить абсолютно безэмоционально, ровным, спокойным голосом. Как если бы она делилась со всеми желающими рецептом засолки огурцов.

– Он может быть импотентом, – ни с того ни с сего брякнул Сергей Валентинович.

– Он может быть даже женщиной. – Еще одна снисходительная улыбка, адресованная простаку Брагину.

– Женщина – серийный убийца?

– Гендерные стереотипы ломаются и уходят в прошлое. Еще немного – и они вообще перестанут существовать, это объективная реальность. И преступления, пусть и самые тяжкие, – такая же часть реальности. Так что я ничего не могу исключить.

– Правда?

Джанго ответила не сразу: не смогла отказать себе в удовольствии доесть наконец последнюю ложку десерта. И только потом произнесла с легким сожалением в голосе:

– Все-таки женщину я бы исключила.

А я бы нет, Елена Викторовна, а я бы нет.

Брагин неожиданно вспомнил о Полине Ветровой – соседке Трегубовой и матери мальчика-аутиста Кирилла. Когда стало окончательно ясно, что Трегубова погибла не в самом начале июня, а в самом конце апреля, Брагин решил еще раз поговорить с Полиной. Что, если именно она присматривает за цветком? А не сказала об этом по одной простой причине: ни Брагин, ни Вяткин, ни Однолет не спрашивали ее об этом. Не успели спросить. Зато сейчас этот вопрос был актуальным как никогда.

Отпечатки.

Помимо многочисленных отпечатков самой Ольги в комнате были найдены отпечатки еще как минимум трех человек. Одной из этих людей вполне могла оказаться уехавшая Якубина (это выяснится в ближайшее время), по поводу остальных можно строить самые разные предположения, включая невероятные, – ведь несколько вещей, обнаруженных во время осмотра комнаты, явно не принадлежали ни Оксане Якубиной, ни Ольге, ни кому-либо из соседей.

Не могли принадлежать, потому что имели прямое отношение к Аяне Уласовой.

Только начнешь думать об этом, как обязательно упрешься в тихое восковое торжество Альтиста: то ли еще будет, дурошлепы. Невероятное.

А чтобы невероятное наконец вступило в свои права, нужно исключить самое что ни на есть очевидное.

Полину Ветрову и ее сына.

* * *

Прежде чем нанести визит осьминожке, Брагин собрал кое-какие сведения о ней. Тридцать девять лет, разведена, дочь крупного партийного функционера и главреда кинообъединения на «Ленфильме» – оба не пережили девяностые. От родителей Полине досталась большая квартира в центре Питера и кое-какие сбережения, а друзья матери помогли девушке сначала поступить в Институт кино и телевидения, а затем устроили в одну из кинокомпаний по производству сериалов.

Незаменимая Лера Гаврикова обнаружила даже интервью Полины одному из популярных женских журналов, датируемое второй половиной нулевых. Интервью с подборкой фотографий шло в рубрике «Улыбаясь будущему», и на снимках двадцативосьмилетняя Полина Ветрова действительно широко улыбалась – не только читателям, но и себе самой. И жизни, полной самых дерзких ожиданий. Теперь, спустя почти двенадцать лет, Брагин знал, чем все закончится: рождением больного ребенка, уходом мужа, уходом из профессии и комнатой в коммуналке. И не мог не поразиться контрасту между той Полиной, которую он знал, и этой – молодой, яркой, чрезвычайно привлекательной женщиной. Это были два разных человека. Увиденное так потрясло Брагина, что он позвонил своему старинному приятелю Лехе Грунюшкину, с которым (после известных событий) не общался почти год[5]. Все-таки ты свинья, Сергей Валентинович, несчастный Леха в твоих гребаных личных проблемах уж точно не виноват.

– Есть дело, – хрюкнул в трубку Брагин, даже не поздоровавшись. Да и ладно, иногда необходимо создать иллюзию, что ничего не произошло, просто возобновляется прерванный накануне вечером разговор под пивасик и копчужку.

– А я думал, не позвонишь больше, – хохотнул Леха на том конце провода.

– С чего бы?

– Да просто так.

– Работы завались.

– Не всех злодеев еще переловил?

– Всех не переловишь, но стремиться нужно.

– Ну, а что за дело?

– Интересует один человек. Женщина.

Теперь Грунюшкин захохотал в голос:

– Даже не начинай!