Уважаемые отдыхающие!

Он сделал так, как советовала Галя: сказал Славику, что мама заберет его в гости. Они собрали чемодан, Славик был в хорошем настроении. Ребенок не понимал, что такое гости, думал, что гости – это как к Оксане Сергеевне сходить или к папе на работу. Или к дяде Артуру. Вероника доехала со Славиком до вокзала – их Вадик вез. Мальчик вел себя хорошо – он узнал машину и был спокоен. Смотрел в окно. Но когда оказался на вокзале и увидел, как на станцию прибывает поезд, у него случился припадок. Пришлось вызывать «Скорую». Славик испугался. Хорошо, что Вадик не уехал, а стоял поодаль. И он подскочил, поднял Славика, вызвал врачей. Вероника уехала одна, на том самом поезде. Вадик отвез Славика в больницу – «Скорая» ехала следом, не поспевая. Когда в больницу приехали Виктор с Галей, Вероника была уже далеко. Пила чай и ела малину, купленную на станции.

Инна Львовна в тот год переживала не лучшие времена. Если раньше на экскурсиях по парку отдыхающие ходили дружной толпой, слушали внимательно, то сейчас совсем распоясались. Разбредались по территории, фотографировались и курили прямо под Лениным.

– У нас экскурсия! – призывала Инна Львовна к порядку.

– Мы заплатили, – отвечали отдыхающие.

Каждый божий день Инна Львовна ходила к Рашиду Камильевичу жаловаться, но тот только отмахивался:

– Люди заплатили за экскурсию, пусть гуляют где хотят.

– Они не должны гулять! Должны слушать! Тогда зачем я?

– Действительно, зачем? Если им неинтересно слушать, то они идут гулять.

– Как вы можете такое говорить? Вы намекаете на то, то я… не соответствую?

– Инна Львовна, уважаемая, времена меняются, и мы тоже должны меняться. Люди хотят фотографироваться – пусть фотографируются. Хотят гулять – пусть гуляют. Лишь бы билеты продавались.

– А мне что прикажете делать? Пасти их, как стадо? Они даже не выходят после экскурсии. Хотят еще гулять!

– Вам что, жалко?

– А знаете, что делает ваш Виктор Ильич, который, я не знаю каким таким удивительным способом, вернулся на работу?

– И что делает Виктор Ильич?

– Он пускает людей! Понимаете? Пускает людей!

– У него работа такая – пускать людей на территорию.

– Нет! Он пускает людей до представления в концертном зале! И они гуляют! Понимаете? Они гуляют по парку!

– Не понимаю.

– Представление или концерт в нашем зале начинаются в восемь вечера. А ваш Виктор Ильич советует отдыхающим прийти пораньше и погулять по парку!

– Так и чем вы возмущены? Люди могут прийти пораньше. Он же их по билетам пропускает.

– Но не за час до представления? И я собственными ушами слышала, как он советует отдыхающим не покупать билеты на мои экскурсии, а прийти до концерта и погулять. А им только дай – потом не выгонишь! Они и после концерта гуляют.

– Инна Львовна, вы чего от меня хотите?

– Справедливости и порядка! Иначе я буду писать куда следует!

– Пишите, Инна Львовна, пишите. Этого я вам запретить не могу. Как не могу запретить отдыхающим гулять по парку и до, и после представления. Если хотите, чтобы вас слушали, измените подачу, тему, рассказывайте интереснее.

– Вы будете меня учить, как проводить экскурсии?

– Нет, не буду.

– Я доложу куда следует.

– В этом я не сомневаюсь.

Она уходила в расстроенных чувствах, а Рашид Камильевич жег очередное ее «донесение» с пометкой «разобраться».

Никто не думал, что этот сезон станет таким. Инна Львовна проснулась в своей квартире от дикого писка. Местная кошка окотилась прямо в палисаднике под ее окнами. Инна Львовна спокойно встала, умылась, набрала полное ведро воды и вышла в палисадник. Кошка – трехцветная, приносящая удачу и счастье – посмотрела на нее испуганно. Но сделать ничего не могла. Была измотана долгими тяжелыми родами. Инна Львовна взяла первого попавшегося котенка и засунула в ведро. Она держала долго, хотя этого не требовалось – котенок захлебнулся быстро. Кошка-мать даже хвостом не дернула. Инна Львовна потянулась за следующим котенком, но уперлась в костыль.

– Ща бошку-то расхерачу, – сказал спокойно Вань-Вань.

Инна дернулась и отступила. Эти котята, которых подкармливал и взял под свою опеку Вань-Вань, не давали ей спать и жить.

Инна Львовна стала сама не своя. Она сдирала занавески, которые казались ей душными, открывала настежь окна, но через пять минут начинала зябнуть. У нее менялось настроение – от истерики до полного равнодушия. Она стала часто плакать, особенно на экскурсиях. – Инна рассказывала про Пушкина и утиралась платочком. Отдыхающие смотрели сочувственно, как на сумасшедшую.

Например, она могла расплакаться от вида мраморной лягушки и впасть в истерику от купальщицы, ее любимой скульптуры. Инна Львовна даже пошла к врачу.