Уцелевший

Я хочу проходить мимо мраморных плит, закрывающих склепы, и слышать, как кто-то скребется и борется внутри. Я прижимаюсь ухом к мрамору и жду всю ночь. Вот зачем я здесь на самом деле.

У образца номер 786, пишу я в блокноте, главный стебель из проволоки толщиной 30, покрыт зеленым хлопком. Стебель каждого листа толщиной 20.

Нет, я не сумасшедший, я просто хочу получить доказательства, что смерть — это еще не конец. Даже если обезумевшие зомби схватят меня в темном зале однажды ночью, даже если они разорвут меня на части, все равно это будет не абсолютный конец. Все равно будет какое-то утешение.

Если я найду доказательства какой-то жизни после смерти, я умру с радостью. Поэтому я жду. Поэтому я наблюдаю. Слушаю. Прикладываюсь ухом к каждому холодному склепу. Пишу: Никакой активности в Склепе 7896.

Никакой активности в Склепе 7897.

Никакой активности в Склепе 7898.

Я пишу: Образец номер 45, белая бакелитовая роза. Старейший синтетический материал бакелит был создан в 1907 году, когда химик нагрел смесь фенола и формальдегида. На Викторианском языке цветов белая роза означает тишину.

Тот день, когда я встретил девушку, был лучшим днем для поиска новых цветов. Это день после Дня Поминовения [4], когда толпы схлынули и вернутся только через год. Никого нет, поэтому когда я впервые увидел эту девушку, я понадеялся, что она мертва.

В день после Дня Поминовения уборщик приходит и бросает в мусорное ведро все свежие цветы. Худшая разновидность свежих цветов, которую флористы называют «Кладбищенские цветы».

Я иногда встречаю уборщика, но мы никогда не разговаривали. Он носит синий рабочий комбинезон. Однажды он увидел, как я приложился ухом к склепу. Свет его фонаря попал на меня, но уборщик отвернулся. Взяв ботинок в руку, я стучал на языке Морзе: Привет. Я спрашивал: Меня кто-нибудь слышит?

Проблема с кладбищенскими цветами состоит в том, что они хорошо выглядят всего один день. На следующий день они начинают гнить. Глядя на почерневшие и увядшие цветы, торчащие из бронзовых ваз, прикрепленных к каждому склепу, легко себе представить, что происходит с Любимыми, лежащими внутри.

На следующий день после Дня Поминовения уборщик выбрасывает их. Увядшие цветы.

Среди того, что осталось, новый урожай поддельных шелковых пионов, пропитанных темно-пурпурной краской, чтобы сделать их почти черными. В этом году пластмассовым орхидеям придают искусственный аромат. Длинные сине-белые виноградные лозы из искусственного шелка; они стоят сил, затраченных на их кражу.

Среди старейших образцов цветы, сделанные из шифона, органзы, вельвета, бархатного жоржета, крепдешина и широких сатиновых лент. В моих руках нагромождение львиного зева, душистого горошка и шалфея. Алтей розовый, ялапы, незабудки. Поддельные и красивые, но жесткие и грубо сделанные. В этом году новые цветы покрывают прозрачными пластмассовыми капельками росы.

В этом году эта девушка пришла сюда с опозданием на один день с самым обыкновенным набором полиэстровых тюльпанов и анемонов, классических викторианских цветов горя и смерти, болезни и запустения. Я смотрю на нее с лестницы. В дальнем конце западной галереи, на шестом этаже Удовлетворенности, делающий пометки в маленьком полевом журнале — это я.

Передо мной цветок — Образец 237, послевоенная хризантема из искусственного шелка. Послевоенная — потому что во время Второй Мировой Войны не было ни шелка, ни искусственного шелка, ни проволоки, чтобы делать цветы. Цветы военного времени были из гофрированной или рисовой бумаги, и даже при постоянных 10оС в Колумбийском Мемориальном Мавзолее все эти цветы превратились в пыль.

Передо мной Склеп номер 678, Тревор Холлис, двадцать четыре года, у него остались мать, отец и сестра. Покойся с миром. Любимый сын. Вечная тебе память. Моя последняя жертва. Я нашел его.

Склеп номер 678 в верхнем ряду на стене галереи. Единственный способ посмотреть поближе — подняться по лестнице или на подъемнике для гробов. И даже с вершины лестницы, на две ступеньки выше нее, я вижу в девушке что-то необычное. Что-то европейское. Она не получает ежедневного объема пищи и солнечного света, рекомендованного, чтобы быть красивой по любому североамериканскому стандарту. В ее ободранных белых руках и ногах есть что-то воскообразное. Как будто она жила за колючей проволокой. И у меня вновь появляется надежда, что она, возможно, мертва. Чувство такое, будто я смотрю старый фильм про вампиров и зомби, выходящих из могил в поисках человеческой плоти. Я надеюсь, что передо мной голодный мертвец. Ну пожалуйста, ну пожалуйста, ну пожалуйста.

В ответ на мою страстную мольбу должна появиться мертвая девушка. Я хочу приложиться ухом к ее груди и ничего не услышать. Пусть даже меня скушают зомби, зациклившиеся на мысли, что я всего лишь плоть и кровь, кости и кожа. Демон, или ангел, или злой дух — мне просто нужно, чтобы что-нибудь себя проявило. Вурдалачек, или привиденьице, или длинноногое чудище — я просто хочу, чтобы кто-то схватил меня за ногу.