Уцелевший

Еще в курсе домоводства нас учили правильно отвечать на свадебные приглашения. Приглашать священника. Выгравировывать монограммы на серебре. В Правоверческой церковной школе нам рассказывали, как мир будет великолепной элегантной маленькой сценой для демонстрации превосходных манер, и как мы будем режиссерами на этой сцене. Учителя рисовали нам картину обеда, на котором все уже знают, как есть омара.

А это не так.

И ты теряешься в море мелких деталей повседневности, выполняя одну и ту же работу раз за разом.

Чистишь камин.

Стрижешь газон.

Переворачиваешь бутылки в винном погребе.

Стрижешь газон, снова.

Полируешь серебро.

Повтор.

Да, вот еще что: я бы хотел доказать, что знаю нечто лучшее. Я могу не только прикидываться. Мир может быть намного лучше, чем сейчас. Надо только спросить.

Нет, правда, давай. Спроси меня.

Как нужно есть артишоки?

Как нужно есть спаржу?

Спроси.

Как нужно есть омара?

Омары в кастрюле выглядят уже достаточно мертвыми, поэтому я достаю одного. Я говорю спикерфону: Для начала, открутите большие передние клешни.

Остальных омаров я кладу в холодильник, чтобы мои работодатели потренировались в их разборке. Спикерфону я говорю: Делайте пометки.

Я разламываю клешни и съедаю мясо внутри них.

Затем сгибайте омара до тех пор, пока его хвост не отломится от туловища. Отломайте кончик хвоста, тельсон, и при помощи вилки для морепродуктов вытолкните мясо из хвоста. Удалите кишку, которая идет вдоль всего хвоста. Если кишка пустая, значит омар ничего не ел за последнее время. Толстая черная кишка все еще полна экскрементами.

Я ем хвостовое мясо.

Вилка для морепродуктов, говорю я с набитым ртом, это маленькая детская вилочка с тремя зубчиками.

Затем отделяете спинные щитки от туловища и едите зеленую пищеварительную железу, называемую томэлли. Съедаете кровь с медным привкусом, которая застыла в белый комок. Едите недозревшие яйца цвета кораллов.

Я съедаю их все.

У омаров открытая кровеносная система, то есть кровь просто булькает у них внутри, омывая различные органы.

Легкие — губчатые и жесткие, но вы можете их есть, говорю я спикерфону и облизываю пальцы. Желудок — это такой жесткий мешок, похожий на те зубы, которые в глубине рта. Не ешьте желудок.

Я копаюсь в трупике. Я высасываю небольшое количество мяса из каждой ходильной ноги. Я откусываю маленькие створки жабер. Узлы мозга не трогаю.

Останавливаюсь.

Продолжать невозможно.

Спикерфон кричит: «Окей, что теперь? Это всё? Осталось что-нибудь съедобное?»

Я не отвечаю, потому что, согласно ежедневнику, уже три часа. В три часа я должен копаться в саду. В четыре — перестраивать цветники. В пять тридцать я выдерну шалфей и заменю его на голландский ирис, розы, львиный зев, папоротники и травяное покрытие.

Спикерфон кричит: «Что там случилось? Ответь мне! Что не так?»

Я сверяюсь с графиком, и он говорит, что я должен быть рад, я работаю продуктивно. Я упорно тружусь. Здесь все черным по белому. Я выполняю то, что от меня требуют.

Спикерфон кричит: «Что нам делать дальше?»

Сегодня один из тех дней, когда солнце действительно хочет тебя поджарить.

Спикерфон кричит: «Надо еще что-то делать?»

Я не обращаю внимания на спикерфон, потому что делать больше нечего. Почти нечего.

И, может быть, это всего лишь игра света, но после того, как я съел почти всего омара, я заметил, что его сердце бьется.

43

Согласно ежедневнику, я учусь балансировке. Я на вершине лестницы, и в руках у меня куча искусственных цветов: роз, маргариток, дельфиниумов. Я пытаюсь не упасть, мои ноги в ботинках напряжены. Я собираю очередной полиэстровый букет, а все некрологи прошлой недели лежат в кармане рубашки.

Человек, которого я убил неделю назад, должен быть где-то здесь. То, что от него осталось. Он держал ружье у подбородка, сидя один в пустой квартире, и спрашивал у меня по телефону причину, по которой ему не следовало бы нажимать на курок. Я уверен, что найду его. Тревора Холлиса.

Ушел, Но Не Забыт.

Покойся с Миром.

Отозван на Небеса.

А может, он меня найдет. Я всегда на это надеюсь.

Находясь на вершине лестницы, я должен быть на шесть, семь, девять метров выше пола галереи, в которой я хочу обнаружить очередной искусственный цветок. Очки сползли на кончик носа. Ручка записывает слова в блокнот. Образец номер 786, пишу я, красная роза, изготовлена примерно сто лет назад.

Надеюсь, что никого кроме мертвецов здесь нет.

Часть моей работы состоит в том, что я должен высаживать свежие цветы вокруг дома. Я должен рвать цветы в саду, за которым ухаживаю.

Ты должен понять, что я не кладбищенский вор.

Лепестки и чашелистики розы сделаны из красного целлулоида. Впервые изготовленный в 1863 году, целлулоид является наиболее старым и наименее устойчивым видом пластмассы. Я пишу в блокноте: листья розы из окрашенного в зеленый цвет целлулоида.