Уцелевший

Если придется голосовать – а все к этому шло, – Акс будет рекомендовать казнь троих афганцев. И в душе я знал, что он прав. Ни при каких обстоятельствах нельзя было их отпускать. Но моя проблема в том, что у меня есть и другая сторона сущности. Моя христианская душа. И она начала вылезать наружу. Что-то на задворках моего сознания продолжало шептать мне, что неправильно хладнокровно убивать невооруженных людей. Мне была противна сама идея убийства, как и то, что нам надо будет заметать следы и прятаться по кустам, словно преступникам, и все отрицать.

Честно говоря, мне было бы проще поставить их на ноги, дать оружие и застрелить их, глядя в глаза. А потом просто оставить тела на месте. Так они будут просто тремя парнями, которые оказались не в то время не в том месте. Просто невинные жертвы войны. Но нам необходимо будет защищать себя, когда наши собственные СМИ и политики США, наши же люди, попытаются повесить на нас обвинения в убийстве.

Никому из нас не нравился вариант с обманом. Я это чувствовал. Думаю, все четверо из нас были христианами, и если бы мы мыслили как обычные законопослушные граждане Соединенных Штатов, то посчитали бы очень сложным исполнение обязательного в данной ситуации военного решения. Важнейшего решения, которое принял бы любой великий командир: эти ребята не могут уйти отсюда живыми. Возможные последствия были недопустимы. С военной точки зрения. Лейтенант Мерфи произнес:

– Акс?

– Без вариантов, – мы все знали, что он имеет в виду.

– Дэнни?

– Как и раньше, мне все равно, что вы решите. Просто скажите, что делать.

– Маркус?

– Не знаю, Майки.

– Ну так давайте я еще раз объясню. Если мы убьем этих ребят, то мы должны честно рассказать о том, что сделали. Доложить обо всем. Мы не сможем врать по этому поводу. Скажу еще раз, чтобы вы все понимали: их тела будут найдены, и «Талибан» использует это по максимуму. Эта история попадет в газеты, и либеральные журналисты в США атакуют нас беспощадно. Мы почти точно будем осуждены за убийство. Я не знаю, ребята, что вы думаете об этом… Маркус, я сделаю то, что скажешь ты. Говори.

Какое-то время я стоял молча. Еще раз я взглянул на угрюмых афганских фермеров. Ни один из них не пытался ничего нам сказать. От них и не требовалось этого. Их нахмуренные взгляды и без того многое выражали. У нас не было веревки, так что связать их, чтобы предоставить себе больше времени на поиски новой позиции, не представлялось возможным.

Я посмотрел Майки прямо в глаза и сказал: «Мы их отпустим».

Это было самое глупое, самое тупое, самое идиотское решение, которое я когда-либо принимал в своей жизни. Я, наверное, тогда был не в себе. На самом деле этот голос – я знал это – мог стать нашим смертным приговором. Я внезапно стал долбаным либералом, недоделанным ничтожеством без капли логики, безмозглым тупицей с интеллектом кролика.

По крайней мере, сейчас я так думаю о том моменте. Вероятно, тогда я был другого мнения, но с тех пор почти каждый день моей осознанной жизни я жалею об этом. Не проходит и ночи, чтобы я не просыпался в холодном поту, вспоминая эту минуту в тех горах. Я никогда себя не прощу. Просто не могу простить. Решающий голос был за мной – это осознание будет преследовать меня до самой могилы в западном Техасе.

Майки кивнул. «Хорошо, – сказал он, – получается, два голоса против одного, Дэнни воздержался. Мы их отпустим».

Я помню, что больше никто ничего не сказал. Мы слышали лишь отрывистое блеянье коз: бе-ее-ее, бе-ее-е, бе-ее и бренчание колокольчиков. Эти звуки обеспечивали подходящий фон для решения, которое уже было сделано в этой волшебной стране, в чужом государстве, а не на поле боя. Хотя мы – нравится нам или нет – как раз на нем и находились.

Акс снова сказал: «Мы не убийцы. И мы не станем убийцами, что бы мы ни сделали».

Майки сочувственно покачал головой. Он просто сказал: «Я знаю, Акс, знаю, дружище. Но мы только что проголосовали».

Я сделал знак пастухам встать на ноги и показал автоматом идти своей дорогой. Они так и не сделали ни единого кивка в знак благодарности. И они определенно знали, что мы спокойно можем их убить. Они побрели наверх, на скалу сзади от нас.

До сих пор эта картина стоит у меня перед глазами. Они завели руки за спины в своей странной афганской манере и очень быстро побежали вверх по крутому подъему, и козы, окружавшие нас, тоже побежали за ними. Откуда-то выскочила грустная облезлая коричневая собака и догнала юношу. Эта собака была страшненькой афганской копией моего здорового и вечно веселого шоколадного лабрадора Эммы, которая живет дома, на ранчо.

Наверное, именно в этот момент я очнулся и перестал беспокоиться о чертовых американских либералах. «Это плохо, – сказал я. – Это все очень плохо. Какого черта мы творим?»

Акс покачал головой. Дэнни пожал плечами. Майки, если честно, выглядел так, словно увидел призрака. Как и я, он прекрасно понимал роковую ошибку, которую мы только что совершили. Гораздо более жуткую, чем все, что мы когда-либо делали вместе. Куда побежали эти ребята? Мы с ума сошли или как?