Уцелевший

Де Ришло предостерегающе поднял указательный палец.

— Умоляю, друг мой, нынешним вечером остеречься от подобных выражений. Потом растолкую, почему; а, возможно, и не потребуется растолковывать.

— В Мэйфере можно снять столько милых, славных домиков! Занесло же Саймона Бог весть куда. И, главное, зачем?

— Сие-то и загадочно, Рекс. — Тонкие губы герцога раздвинулись в улыбке. — Аарон говорил, будто хочет завести собственный сад.

— Зачем?

— Намеревается разводить цветы.

— Саймон — и сад? Саймон — и цветы? Да ведь он же настурцию от устрицы отличить не способен! Все познания в ботанике парень черпал из кругленьких счетов, которые получал от торговцев за букеты, купленные в подарок по случаю праздников! И на кой... на кой ляд холостяку вроде Саймона обзаводиться большим просторным домом?

— Полагаю, лучше всего это смог бы объяснить господин Моката, — пробормотал де Ришло. — Или же весьма впечатляющий, чтоб не сказать иначе, слуга, приведенный им в довесок к собственной персоне.

— А вы, получается, видали Мокату?

— Имел честь. Вернее, несчастье. Заглянул к Аарону эдак шесть недель тому назад. Саймон куда-то отлучился, и Моката принимал меня самолично.

— Что же он за птица?

— Омерзительная, доложу я тебе. Лысый, лет шестидесяти, с большими водянистыми глазами навыкате и безвольными руками. В довершение шепелявит пренеприятнейшим образом. Похож на огромного белесого слизняка, — но если угодно ударяться в орнитологические сравнения, то скорее стервятника. От Мокаты неуловимо тянет падалью...

— А упомянутый вами слуга?

— Слугу я наблюдал минуту-другую, покуда тот шатался по холлу. Больше всего он смахивает на Смоляное Чучело, — так звалась похищавшая малышей тварь, которой меня пугала в детстве нянюшка.

— Негр?

— Почти. Мальгаш, насколько могу судить.

Рекс нахмурился:

— Это еще что за пакость?

— Не пакость, а народность. Уроженец Мадагаскара. Очень странное племя, полу-негры, полу-полинезийцы. Тварь громадная, примерно шесть футов и восемь дюймов. Я глянул ему в глаза и понял: это существо надлежало бы застрелить на месте, не раздумывая и не колеблясь. Немало мне довелось пошататься по белу свету, Рекс, и ежели встречал твой покорный слуга так называемых «лютых негров», то шесть недель назад ему попался еще один — и образчик, надо сказать, чудовищный.

— А вы много знаете о мальгашах?

— Ровным счетом ничего.

— Ладно, ваша светлость. Рассказанного вполне достаточно, чтобы даже такой толстокожий тугодум, как я, запрыгал от волнения. Страшно за Саймона, де Ришло, — да и вам не по себе, не спорьте. Аарон угодил в передрягу — иначе вовеки не пустил бы на порог людей подобного пошиба.

На сигаре герцога наросла длинная, синевато-серая колбаска пепла. Де Ришло неторопливо и осторожно положил ее на краешек ониксовой пепельницы, слегка стукнул пальцем по крученому табачному листу, повернул голову.

— Сомнения нет, — проговорил он, растягивая слова, — Саймона втянули в непонятное, весьма непонятное дело. Я подавлял собственную тревогу, ожидая твоего приезда. Хотел посоветоваться, услыхать мнение человека мне дорогого и безусловно разумного, удостовериться, что действительно пора — как это нынче говорить изволят? — втиснуться не в свое дело. Правда, речь идет о нашем ближайшем друге... Иной вопрос: как именно втискиваться, и что предпринять?

— Предпримем! — Рекс подскочил, оттолкнул стул, опрокинул его на пол и выпрямился во весь огромный рост. — Отправимся прямиком в Саймонову обитель и потолкуем с Аароном по душам. С глазу на глаз! Ну-ка, собирайтесь, ваша светлость!

— Весьма рад, — невозмутимо сказал де Ришло, подымаясь и окончательно гася окурок, — что наши рассуждения привели обоих к одинаковому выводу. Впрочем, я предвидел это, и заранее приказал подать автомобиль к парадному. В путь, юный мой сорвиголова!

* * *

...Обезглавленный труп бежал мимо построенных шеренгой товарищей. Ключом бившая из перерубленных яремных вен и артерий кровь разлеталась во все стороны, падала на утоптанную траву лесной поляны, пятнала застывшие лица бывших сообщников. Юный Орвинд, от которого началось чудовищное продвижение, побелел как полотно и едва держался на ногах. Старый Седрик, стоявший третьим, выпучил глаза и сделал глубокий выдох, когда изуродованное тело миновало его.[3]

Четверо.

Харт из Туманной Долины охнул, когда тело Торбьерна запнулось о торчавший из почвы камень. Покойный вожак лесной братии взмахнул руками, сделал неверный шаг, пошатнулся...

Пятеро.

...и ринулся дальше.

Свен-Заячья Губа заорал от радости.

Семеро.

— Ну же, ну!.. — прохрипел Джон-Кленовый Лист.

Восемь.