Уцелевший

Ухватив обтянутый кожей эфес оберуч, Родриго быстро, как умел, обрушил на вурдалака два полосующих удара. Первый отсек чудовищную клешню. Второй — наотмашь, без остановки — снес болотной твари череп.

Гадина, как ни в чем не бывало, кинулась на испанца.

Уже убежденный в победе, Родриго наверняка не успел бы осознать происходящее и погиб, однако незримая ладонь отшвырнула его в сторону. Промахнувшийся упырь с разгону стукнулся о каменную стену, и весь фасад разрушенной часовни сотрясся.

Испанец перекатился, вскочил, широким взмахом клинка — с потягом — резнул страшилище по ногам. Левая отвалилась тотчас. А когда вурдалак прыгнул вослед отпрянувшему Родриго, надрубленная правая конечность тоже переломилась, не выдержав тяжести. Упырь грохнулся оземь.

Словно боясь не успеть, кастильский рыцарь безудержно кромсал мечом уже четвертованную тушу и остановился, только полностью разъяв ее на куски...

Попятился. Застыл. Нагнулся.

Изнуренный, изнемогший, Родриго де Монтагут-и-Ороско стоял скрючившись в три погибели средь поляны, освещаемой белым, вырвавшимся, наконец, из облачной пелены месяцем, и блевал.

* * *

— Эрна, — прохрипел он минуту спустя. — Эрна!

Ответа не последовало.

— Эрна, это ты окликала меня?

— Эрна спит, — раздались негромкие серебристые слова. — Так несравненно лучше и для нее, и для тебя, и для меня.

Испанец подскочил.

— Кто здесь? — выдохнул он полубеззвучным шепотом.

Голубое свечение затеплилось в нескольких футах впереди, меж Родриго и разрушенной часовней. Оно возносилось над примятыми лесными травами прозрачным переливающимся коконом, имевшим в высоту футов семь с половиной.

— Очисти клинок от скверны и вложи обратно в ножны.

— Кто здесь? — повторил испанец, чувствуя ужасную слабость после небывалой схватки, однако почему-то не испытывая ни малейшего страха.

— Друг и защитник.

— Это ты наставлял меня во время боя?

— Да. И это я погрузил баронессу в сон, когда смрадный враг объявился на поляне.

Внутри кокона возникла и четко вырисовалась человеческая фигура. Загадочный пришелец не касался почвы стопами, а парил в нескольких дюймах над нею. Столько добра, столько теплой, искренней заботы источали звездные, бездонные глаза, лучившиеся предвечной мудростью, что Родриго разом и всецело доверился чудесному гостю и, впервые за всю жизнь, ощутил себя в полной, несравненной, совершеннейшей безопасности.

Не задавая новых вопросов, рыцарь трижды вонзил меч в почву, в одно и то же место, с каждым разом утапливая лезвие глубже и глубже. На третьем ударе крестовина дошла до упора. Кастилец провел обеими сторонами клинка по траве, поднялся, обтер надежную толедскую сталь о рукав и вернул в ножны, пристегнутые к широкому поясу буйволовой кожи.

Лишь сейчас он внезапно понял, что боль в поврежденной ноге исчезла бесследно.

— Это я исцелил тебя в начале схватки, — сказал незнакомец, благожелательно улыбнувшись. — Ты дрался за правое дело, сам того не ведая; и, себя не жалеючи, оборонял беззащитную... Сегодня я доволен тобою.

— А раньше? — непроизвольно спросил Родриго.

— Раньше ты огорчал меня. Ты жил, как свинья...

— Полегче! — вскинулся неукротимый кастилец.

— Это правда. Мы храним подопечных, как умеем: обороняем от клинка, от копья, от пики, протазана, боевого цепа, кулака. От кинжала в ночи, от язвы, разящей в полдень, от...

— Девяностый псалом, — улыбнулся Родриго.

— Не смей шутить и ерничать, — прервал незнакомец. — Лишь в исключительных обстоятельствах может хранитель предстать хранимому и заговорить с ним. Ты понимаешь, кто я такой, Родриго?

Несколько мгновений испанец безмолвствовал, а затем неожиданно побледнел и глубоко, благоговейно поклонился.

— И не забывай о приставившем к тебе хранителя...

Родриго тщательно осенил себя крестным знамением и еле слышно прошептал «Отче наш».