Уцелевший

Испанец принял нападающую мразь на острие клинка. Меч работал удивительно легко — гораздо проще, нежели в бою с живыми людьми. Родриго вновь невольно изумился всеобщему страху перед вурдалаками. До чего же податлива перегнившая плоть...

Рыбообразное чудище придвигалось.

Трясучие скелеты наступали.

Трясинная гадина потеряла в столкновении с Родриго половину передних зубов, отпрянула и снова рванулась вперед. Испанец ударил наотмашь, почти не целясь. Напрочь отрубил остатки головы. Шатнулся вослед собственному клинку...

Семеро трясучих скелетов замыкали круг. Они двигались упорно, бесстрашно, жертвовали собой, отвлекая неприятеля и готовя поле для решающей атаки главного противника. Пираньеголовую тварь отделяло от двух последних защитников прогалины не свыше двадцати ярдов расстояния.

— Бей! — снова сказал Бертран де Монсеррат. — Круши, подлец! На тебя вся надежда!

Двое бывших друзей стояли спина к спине, отражая дьявольскую атаку. Кто уходил от воющего кончара, которым вооружился при отъезде норманнский барон, того настигал неотразимо сокрушавший меч испанца. Малейшая оплошность, огрех, простая нерасторопность могла стоить жизни. Однако ни тот, ни другой не промахивались, не грешили против правил фехтования, уклонялись и разили сообразно боевым навыкам. А уж этого-то и у Бертрана, и у Родриго доставало в избытке.

— Берегись! — выкрикнул испанец.

Монсеррат легко уклонился, развалил подступивший сбоку скелет. Кастильский рыцарь ударил сплеча, опрокинул предпоследнего, едва не угодил в зубы крепкому, сохранившему все пересохшие и мумифицированные связки неприятелю, но Бертран успел треснуть по черному черепу затянутым в кожаную перчатку увесистым кулаком. Родриго хлестнул умертвие плашмя, раздробил ребра, поверг навеки. Резко пихнул барона в сторону.

— Задержи! Хоть немножко!

Зубы преисподнего чудища лязгнули в каком-то дюйме от Бертранова плеча. Де Монсеррат непроизвольно охнул, отмахнулся клинком. Гадина приняла удар на клюку и прочнейший, дважды закаленный стальной меч переломился.

Испанец со всей силой отчаяния натянул тетиву, метнул в желоб серебряную стрелу, почти не целясь нажал спусковой крючок. И вновь промахнулся — на этот раз всего с трех ярдов расстояния.

Барон ударил сапогом, отбросил омерзительную тварь, отлетел сам. Страховидная нечисть оказалась неимоверно тяжела, хоть и достигала Бертрану едва ли до середины груди. Будь у рыбьего черепа какое-то подобие губ, он, вероятно, осклабился бы, глядя на сбитого собственным движением противника. Впрочем, тварь нацеливалась отнюдь не на Бертрана.

Родриго выхватил из колчана последнюю серебряную стрелу, отпрыгнул за дубовый ствол, исступленно заработал воротом. Чудище непостижимо быстро взмахнуло клюкой и отразило болт, выпущенный в упор. Следующий взмах наверняка раскроил бы кастильцу голову, но успевший вскочить Бертран опять остервенело пнул потустороннюю тварь. Испанец ударил по рыбьей харе прикладом и тотчас лишился арбалета, ибо мореное дубовое ложе непостижимым образом разлетелось вдребезги.

Оба рыцаря замерли.

Исход боя становился ясен.

* * *

Если ежи вообще способны потеть, то маленький робкий зверек изрядно взопрел, волоча тяжелый арбалетный болт через большую, а по ежиным крохотым меркам и вообще неоглядную прогалину. Ежик ухватил стрелу, сомкнув зубы у самого острия — точно так же таскал он ужей, пойманных во время ночных вылазок. Он понятия не имел, зачем это делает, но трудился не покладая коротких лапок, ведомый неизвестной властью. Он бежал во всю прыть.

И успел.

* * *

Только чудом испанец сумел отклониться.

Узловатая клюка, метившая в лоб, мелькнула мимо, дернулась вослед Родриго, зацепила.

Удар конского копыта, вероятно, был бы легче этого скользящего прикосновения.

Из глаз кастильского рыцаря посыпались искры. Испанец пошатнулся и рухнул наземь. Бертран де Монсеррат хлестнул чудовище кулаком, взвыл, едва не расшибив руку вдребезги, но все же отвлек проклятущую нечисть. Рыбо-сатир обернулся, испустил зловещее шипение, изготовился напасть...

Маленький холодный нос уткнулся в ладонь Родриго.

Рыцарь непроизвольно стиснул пальцы и ощутил в кулаке знакомый граненый стержень. Еще ничего не понимая, он пошевелился и тотчас крикнул от ужаса, ибо неведомая гадина склонилась к самому лицу, разевая челюсти, готовясь впиться в горло.

Родриго нанес удар, нацеливаясь прямо в лютый оранжевый глаз. Серебряный наконечник погрузился верно и глубоко.

Дикого рева испанец уже не услыхал.

И не увидел, как, обратившись облаком алого дыма, взвилось и навсегда пропало страшилище, воспоминание о котором пришлось прогонять из памяти на протяжении долгих лет.

Родриго де Монтагут лишился чувств.

* * *

— Ну передохни же чуток, — сказала Танит.

— А я и не устал ни капельки, — весело отозвался Рекс. — Ты же легче перышка!

— Хорошенькое перышко! Давай посидим под этими деревьями. Здесь так уютно и спокойно...

— Я мог бы нести тебя целую милю. Честное слово.

— Лучше устроимся на траве. Ты был совершенно прав — тут гораздо приятнее, чем в трактире.