…Выскочил на улицу, через задний вход – помнил дверь, – глубоко вдохнул воздух, выдохнул.
О чем он думал? О чем он думал в последний момент? – полистал его блокнот, иначе, зачем он забирал его с собой всякий раз, в больницу. Листки замелькали, как вагоны электрички: трудно сосредоточиться и прочесть что-нибуль.
– А вот, нашел, – записи на несколько страниц, будто писал в темноте и не видел в этот момент свою запись.
– Читай.
– Не могу.
– Не переживай, что там?
– Говорит: простите, если чем обидел…
– И все?
– А вот еще… Так…
«…Как-то ты спросил меня, сын, почему я не беру тебя на рыбалку. Ты знаешь, у меня от радости микстуры, что принес с аптеки так и посыпались. Я долго ждал, когда ты скажешь про рыбалку и вдруг… А за окошком зима, а у тебя ангина и температура под сорок. Только поправишься – сразу идем тобой на рыбалку!
Я сейчас почему вспомнил, я знаю, отсюда уже не выйду, – вынесут. На рыбалку ты пойдешь без меня, и обязательно скажешь: "У
Когда-нибудь ты узнаешь, что отсутствие горизонта – это не плохо, это значит, небо начинается на Земле, а может, земля заканчивается на небе, что тоже не плохо.
До встречи, мой сын».
Куда приводят Холмогоры (Заметки в дороге)
900 километров по Холмогорам до деревни Зарученье. Вверх-вниз, вверх-вниз, особенно на границе Вологодской по Архангельской.
Да, зрение упало, – сначала напомнил, – руль крутить одному, – еще напомнил, – куда такая для глаз нагрузка? – сначала сомневался. А потом махнул рукой, Северную Россию повидать, да еще со взрослым сыном, – решено.
Пытливый читатель уже обвел кружком цифру "900". А Холмогоры-то "подлиньше" будут, аж за тысячу километров. Верно. Только с Холмогор свернуть нам надо пораньше, до Архангельска, на Няндому. По приглашению наших замечательных няндомских сватов. Деревенька под городком Няндома с праздничным названием Зарученье. Две-три эсэмэски, и мы едем знакомиться, кстати, в таких случаях путь становится покороче.
Но сначала надо пройти трассу М8, от Москвы, не доезжая Архангельска. Города там знатные: Переславль-Залесский, Сергиев-Посад, Ростов Великий, Ярославль, Кострома. Не хочешь – объедешь. Где-то след Ломоносова и рыбного обоза, с которым он шел.
И поехали мы, вернее думали, что поехали, – по Холмогорам не едут, так, спускаются-поднимаются. На холм – с холма. По полосе "шелковисто-гладкого асфальта", если воспользоваться набоковским описанием какой-то "american road". Движение мягкое, как по коврику с короткими ворсинками.
Водители грузовиков здесь учтивые. Мигают тебе правым "поворотником" – обгоняй, не стесняйся. Левым – не дергайся, по "встречке" что-то идет.
А в долинах стелются туманы, а поля красуются зарослями Иван-чая узколистного, а от сосновых лесов веет свежестью и запахом коры.
И грянул дождь, да что там дождь, ливень зарядил на всю дорогу.
Радуюсь ему, но ехать, когда он хлещет по лобовому стеклу, никому не пожелаю. Перед бампером небесный художник будто стер все контуры умелой рукой. Исчезнувшая дорога и клубы пара. Эх, дорога. Едешь будто не по ней, а над ней. Приборы показывают "скольжение". И в какой-то момент я не в "легковушке", – так, в шхуне, попавшей в шторм, – привет Айвазовскому.
Что делать? По пути хотелось в старинные деревни Андричевскую и Пежму. А тут такое стихийное бедствие.
К чему веду рассказ? Дорога определяет настроение. Дорога определяет направление. Разговаривает с тобой, шепчется, нашептывает разные небылицы. И что бы там с тобой не стряслось – послушай ее, она приведет куда нужно. Мы держались на трассе, пока не свернули в один случайный поворот – переждать "разбушевавшуюся стихию".
Дорога усыпана гравием, ехать можно, Это не «Поворот не туда» и не «У холмов есть глаза». А вот ветер лютует на пару с дождем. Вдалеке показался чернел храм заброшенный. Ну что, подъедем?