Утро снайпера

— Да это понятно.

— Время терять не надо, щас оно пригодится.

— Как получат — сразу.

— Конечно, ёптеть.

Они замолчали. Вскоре вернулся ИРА, вытер салфеткой мокрые руки.

— После дела всегда хезать тянет.

— Закон жизни, бля… — жевал блондин. — Я с утра посрал.

— Слушай, а у него же дача еще была? — ИРА налил себе пива.

— Да. В Малаховке, — ответил Белый Пиджак. — Но адреса я не помню. Да и она, это… не то чтобы. Так себе халупа. Но участок приличный.

— Найди адрес.

— Никуда не денется.

— Давай по маленькой накатим…

Звякнул графин, полилась водка.

— Чтоб Бориске Бегемоту на том свете было на что выпить и поебаться.

— Ага…

— Давай.

Выпили, стали закусывать.

Оля посмотрела на лежащий рядом с ее рукой столовый нож, испачканный в красном соусе. Потрогала его круглый конец. Потом открыла свою сумочку, порылась в ней, вынула маникюрные ножницы, встала, подошла к жующему Белому Пиджаку и с оставшейся силой вонзила ножницы ему в шею.

— Ай? — вскрикнул тот, как от укуса пчелы, и схватил руками воткнутые в шею ножницы.

Блондин молниеносно вскочил, отшвырнув стул, прыгнул к Оле и, поджав руки к груди, как кенгуру, легко, но со страшной силой ударил ее ногой в левый бок. Никогда в жизни Оля не получала таких ударов. Она отлетела, стукнулась о стену, сползла на пол. ИРА встал, в руке у него появился пистолет.

— Ай! Ай! А-а-й! — вскрикивал Белый Пиджак, приподнимаясь.

В кафе все смолкли и тупо смотрели на происходящее.

Оля не потеряла сознание от страшного удара, но совсем не могла больше дышать. Сердце ее смертельно затрепетало. Опершись спиной о стену, она потрогала свой левый бок. Рука нащупала ужасно-непривычную впадину со сломанными ребрами. Трясясь и икая, Оля пыталась втянуть в себя хоть глОток хоть глООток хоть глООООООООООток воздуха, но воздух не входил-дил-дил в губы и как аборт как аборт как аборт

как нар КОЗ

как наркоз и глОт глОт глОт

они розовые они красные

они жгучие и прекрАААсные МАМА и наркОООз уже уже уже уже уже уже

— ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?

— бабуль, а у меня сиськи вырастут?

— ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?

— сладкиеботинкисладкиеботинки.

— ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?

— ёжик несет гриб.

— ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?

— не вынимай, на хуй, лепило вынет!

— ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?

— Оля, что у тебя с сонатиной?

— ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?

— эта сука с ним была!

— ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?

— а Рудик Аньке глупости показывал!

— ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?

— Надя, мы Оленьку на террасе купаем?

— ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?

— всех порву, бляди!

— ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?

— положите его на стол, чего вы!

— ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?

— у Парваза кошка родила трех.

— ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?

— тихотихотихотихотихотихо.

— ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?

— я тебе, бля, вызову!

— ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?

— Ольк, отдай жука!

— ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?

— к стене все, на хуй!

— ДАЛИ СЛАВИНОЙ НАРКОЗ?

Белого Пиджака с торчащими из шеи ножницами выводили под руки. Бармен приложил салфетку к разбитой губе. Двое в спортивных куртках жевали, стоя у стены с поднятыми руками. Бутылка пива катилась по полу. ИРА вытянул из кожаных ножен трехгранное шило. Подошел к Оле. Быстро присел. Шило вошло Оле в сердце.

Но она этого не почувствовала.

Падёж

Кто-то сильно и настойчиво потряс дверь.

Тишенко сидел за столом и дописывал наряд на столярные работы, поэтому крикнул, не поднимая головы:

— Входи!

Дверь снова потрясли — сильнее прежнего.

— Да входи, открыто! — громче крикнул Тищенко и подумал:

«Наверно, Витька опять нажрался, вот и валяет дурака».

Дверь неслышно отворилась, две пары грязных сапог неспешно шагнули через порог и направились к столу.

«С Пашкой, наверно. Вместе и выжирали. А я наряд за него пиши».

Сапоги остановились, и над Тищенко прозвучал спокойный голос:

— Так вот ты какой, председатель.

Тищенко поднял голову.

Перед ним стояли двое незнакомых. Один — высокий, с бледным сухощавым лицом, в серой кепке и сером пальто. Другой — коренастый, рыжий, в короткой кожаной куртке, в кожаной фуражке и в сильно ушитых галифе. Сапоги у обоих были обильно забрызганы грязью.

— Что, не ждал небось? — Высокий скупо улыбнулся, неторопливо вытащил руку из кармана, протянул ее председателю — широкую, коричневую и жилистую: — Ну давай знакомиться, деятель.

Тищенко приподнялся — полный, коротконогий, лысый, — поймал руку высокого:

— Тищенко. Тимофей Петрович.

Тот сдавил ему пальцы и, быстро высвободившись, отчеканил:

— Ну а меня зови просто: товарищ Кедрин.

— Кедрин?

— Угу.

Председатель наморщился.

— Что, не слыхал?

— Да не припомню что-то…

Коренастый, тем временем пристально разглядывающий комнату маленькими рысьими глазками, отрывисто проговорил сиплым голосом:

— Еще бы ему помнить. Он на собрания своего зама шлет. Сам не ездит.

И, тряхнув квадратной головой, не глядя на Тищенко, повернулся к высокому:

— Вот умора, бля! Дожили. Секретаря райкома не знаем.

Высокий вздохнул, печально закивал:

— Что поделаешь, Петь. Теперь все умные пошли.

Тищенко минуту стоял, открыв рот, потом неуклюже выскочил из-за стола, потянулся к высокому:

— Тк, тк вы — товарищ Кедрин? Кедрин? Тк, что ж вы, что ж не предупредили. Что ж не позвонили, что ж…