Утро, полдень и вечер

— Ты думаешь, мы козлы отпущения? Пора и вам, ублюдкам, поднять свои жирные зады и прийти сюда! В другой раз, когда у вас случится забастовка, вы, черт побери, попляшете… Что, что? Не бойся, моя рубашка на мне. Это Гилли остался без рубашки — и вы останетесь, если не… Ага, то-то же. Ну, ладно, говорю, больше нам ничего не надо. Да, да — и грузовики тоже. Мы хотим, чтобы к заходу солнца в этом поселке никого не осталось. Что? Это мы уже сделали. И это тоже. Не учи, без тебя знаем, что надо. Только не думай, что ваше дело сторона. Черта с два вы уйдете от этого! Да, и теперь тоже, независимо от того, что говорит мистер Барбидж. Ну, вот это другой разговор. Список всех получающих у вас зарплату, с указанием тех, кто опоздал сегодня на работу, и тех, кто вовсе не пришел. Нам он нужен для предварительного следствия. Наверно, завтра… Что? Нет, мы не знаем, сколько у них оружия. А ты знаешь? Так вот, соберите всех, кто может передвигаться, кто хоть немного похож на христианина и у кого кожа хоть немного побелее, чем у дьявола. Ей-богу, мы даже сопливых бойскаутов позовем, если понадобится.

9. Скудельные сосуды

Консепсьон Канделария закурила — это была ее первая сигарета за день — и, глубоко затянувшись, стала ходить взад и вперед по больничному коридору, мимо раскрытой двери кабинета, где главный хирург вручал помощнику окружного прокурора сплющенную пулю.

— Вот эта извлечена из бока Маккелвея. Вторая пролетела насквозь.

— Она и была причиной смерти? — спросил помощник прокурора.

— Да.

Прохаживаясь мимо кабинета, Консепсьон искоса наблюдала за тем, что там происходит. Бен Мэллон положил пулю в конверт и что-то написал на нем. Хирург держал в левой руке еще две пули.

— А эти две — из Кресенсио Армихо…

— Подождите, док. Вы свидетель. Смотрите — заклеиваю. — Мэллон провел языком по конверту. — Вот так. — Затем взял второй конверт и написал на нем: «Кресенсио Армихо».

— Крепкий был парень. Обе пули застряли, — сказал хирург.

— Которая из них сделала свое дело?

— Смерть могла наступить от обеих, но вот эта — верная, в голову попала.

Пока Мэллон заклеивал конверт, оба молчали.

— А как Сандобал?

Хирург покачал головой.

— Его пулю пока не могу вам вручить. Еще не сумел извлечь. Слишком уж близко от позвоночника сидит.

— Что, не можете оперировать?

— Удивляюсь, как он еще не умер.

— Он в сознании?

— Нет.

— Слушайте, док. Если он очнется, очень прошу, чтобы без меня никто не пытался брать у него показания. Идет?

— Не очнется. На это нет никаких шансов.

Консепсьон перестала ходить и притаилась у стены, чтобы ее не видели из кабинета. Она обязательно должна поговорить с Сандобалом…

— Сколько, вы думаете, он проживет? — спросил помощник прокурора.

— Трудно сказать. Возможно, до ночи.

Конни натужно закашлялась. У нее вдруг сжалось горло, запершило от никотина. Она никогда не питала симпатии к Сандобалу — в нем было что-то животное. С женой, дочерями и внучками он обращался, как с рабынями, — и все же глаза ее наполнились слезами. Как-никак Сирило был свой. И вот за то, что он не потерпел обиды от вооруженного человека, его убили.

Миссис Питерс проверила, нет ли поблизости Лидии (та в это время была наверху, убирала чулан), и позвонила мужу.

— Что-то я беспокоюсь, Клэй, — проговорила она тихо. — Представь себе, Лидия работает, как дьявол. Я еще никогда не видела, чтобы служанки так старались. Как ты думаешь, ее муж не участвовал в беспорядках? На вид он такой спокойный, вежливый парень. А что ты думаешь о ней самой? Ну нет, я не хочу, чтобы мы были замешаны. Не знаю, милый, мне что-то не по себе. Действительно, как-то все невесело складывается. По-моему, есть другие способы улаживать подобные дела. Не думаю, чтобы вина лежала только на одной стороне. Терпеть не могу этого Бэтта Боллинга. Знаю, что не он, по крайней мере на этот раз, но… Ах, и ты тоже считаешь? Я так и думала, но все же приятно услышать это от тебя. Значит, я не ошиблась. Да-да, я буду осторожна, милый… Нет, ничего не скажу. Но очень хотелось бы поговорить с тобой. Ты не приедешь домой обедать? Очень жаль. Что? Нет, правда не боюсь. Ну, конечно, нет. Конечно. Не скажу ни за что на свете. Ну, пока.

Коренастая, как у мужчины, фигура Елены Старовой заслонила дверной проем. Расставив ноги и уперев руки в бока, женщина кричала верзиле и двум юнцам, уводившим с собой Джоу.

— Кретины, бандиты, оставьте его! Лучше меня арестуйте! — Елена ударила себя кулаком в грудь. — Я была в суде! А он даже и близко не подходил к этому проклятому месту!

— Заткнись, Елена! — крикнул Джоу. — У меня и без тебя хлопот достаточно.

— Если хочешь помочь ему, — сказал помощник шерифа, — возвращайся домой и присматривай за малышами. Радуйся, что тебя не трогаем.

Елена сплюнула.

— Вы что, взбесились там все? За что?

Но машина уже удалялась, и ее никто не слышал.