Утро магов

«Я назову красотой все, что кажется полным. Неполнота или увечность совершенно безобразны. Венера Милосская — ребенок найдет её безобразной. Если чистая мысль позволит себе представить её полной, то она станет прекрасной. Рука, понимаемая как рука, может казаться красивой. Оторванная на поле битвы, она не такова. Но все, что нас окружает, — это часть чего-то, что само является частью другого мира, и нет ничего прекрасного, только видимости промежуточны между красотой и безобразием. Только Вселенная полна, только Вселенная прекрасна».

Глубокая мысль нашего учителя Форта — в единстве всех вещей и всех явлений. Однако цивилизованная мысль конца XIX века всюду видит сравнения, и наш способ рассуждения, двусторонний, предусматривает только действительность. И вот безумец-мудрец из Бронкса восстает против исключающей науки своего времени и против самого способа нашего мышления. Ему кажется необходимой другая форма мышления — мышления в некотором роде мистического, разбуженного присутствием Всеобщности. Исходя из этого, он предсказывает другие методы познания. Чтобы подготовить нас к ним, он действует посредством взрывов, сокрушая наши привычки мыслить. «Я пошлю вас стучаться в двери, открывающиеся в Иное».

Тем не менее, Форт — не идеалист. Он выступает против нашей малой реальности: мы не признаем реального, когда оно фантастично. Форт не проповедует новой религии. Наоборот, он стремится воздвигнуть барьер вокруг своей доктрины, чтобы помешать слабым умам проникнуть в нее. Он убежден в том, что «все — во всем», что Вселенная содержится в песчинке. Но эта метафизическая убежденность может сверкать только на самом высшем уровне размышления. Она не может опуститься до уровня первоначального оккультизма, не становясь смешной. Она не может допустить лихорадки мышления аналогиями, столь дорогой странным эзотеристам, которые непрерывно объясняют вам одно посредством другого, Библию — посредством чисел, последнюю войну — посредством Великой пирамиды, революцию — игрой в триктрак, мое будущее — звездами; они повсюду видят знаки всего. «Вероятно, есть связь между розой и гиппопотамом, но несмотря на это, молодому человеку никогда не придет в голову мысль преподнести своей невесте букет гиппопотамов». Марк Твен, осуждая этот же порок мышления, шутливо заявил, что можно объяснить «Весенняя песнь» скрижалями закона, потому что Моисей и Мендельсон — одно и то же: достаточно заменить Моисея Мендельсоном. И Чарлз Форт возвращается к этому же условию с помощью такой карикатуры: «Можно уподобить слона с подсолнечником — у обоих длинные стебли. Нельзя отличить верблюда от земляного ореха, если учитывать только горбы». Таков старик, основательный и просветленный знаниями. Мы увидели теперь, как его мысль принимает космический размах.

А что если бы сама Земля как таковая не была реальной? Что, если бы она была только чем-то промежуточным в Космосе? Может быть, Земля вовсе не независима, и жизнь на Земле, быть может, отнюдь не независима от других, жизней, других существований в космических пространствах…

Сорок тысяч заметок о дождях всякого рода, выпадавших то здесь, то там, уже давно наталкивали Чарлза Форта на то, чтобы опубликовать гипотезу: большая их часть — внеземного происхождения. «Я предлагаю допустить мысль о том, что вне нашего мира есть другие континенты, откуда падают предметы, — так же, как обломки из Америки доплывают до самой Европы».

Скажем сразу: Форт вовсе не наивный человек. Он не верит чему угодно. Он только восстает против привычки отрицать априори. Он не указывает пальцем на истины, он дает толчок для того, чтобы разрушить научное здание своего времени, состоящее из истин таких частных, что они похожи на ошибки. Он смеется? Но почему человеческое усилие к овладению знанием не может порой сопровождаться смехом, который тоже человечен? Он выдумывает? Он мечтает? Он экстраполирует? Космический Рабле? Он с этим согласен. «Эта книга — вымысел, как „Путешествия Гулливера“, „Происхождение видов“ и, кроме того, Библия».

Чёрные дожди и чёрные снега, хлопья снега, чёрные, как смоль. Железная окалина падает с неба в Шотландское море. Её находят в таких больших количествах, что она могла бы представлять собой окалину со всех металлургических заводов мира. Я думаю об острове, расположенном по соседству с маршрутом транспортных торговых судов. Море может прибивать к нему много раз в год обломки и мусор от проходящих мимо судов. Но почему не отбросы и не обломки межзвездных кораблей? Дожди из органических веществ, желатинообразные, сопровождаемые сильным гнилостным запахом. «Допустимо ли, что в бесконечном космическом пространстве плавают обширные слои — липкие и желатинообразные?» Идет ли здесь речь о грузах продовольствия, оставленных в небе Великими Путешественниками из других миров? «У меня такое чувство, что над нашими головами есть стационарный слой, в котором земные гравитационные и метеорологические силы сравнительно инертны, и он получает извне продукты, аналогичные нашим».