Утро

Только этого, казалось, и доживался наборщик. Схватив подмышку свертки, он вышел из комнаты и встретился во дворе лицом к лицу с мастером Пирали. Они долго молча переглядывались. Пирали сердито сопел, а Гусейнкули сделал вид, что он приятно удивлен.

- Вот не ожидал, мастер Пирали... Это твой, оказывается, дом?

- Дом-то мой, но я тебя сюда не приглашал.

- Что ж, раз не приглашал, то я у тебя не откушу ни куска лепешки...

Гусейнкули был явно обижен. Но Пирали шел напрямик:

- Вот что, Гусейнкули! Ты можешь хоть проламывать половой стену. До этого мне дела нет. Но я не паз-волю, чтобы ты увлек моего сына на ложный путь.

- Аллах ведает, кто из вас на ложном пути - ты или твой сын.

Аслан взял один из свертков у Гусейнкули и помчался вниз с пригорка. Отбежав на несколько шагов, он тихонько свистнул. Будто из-под земли выросли три человека. Аслан, торопливо развязав сверток, распределил между ними листовки, и все трое, не проронив ни слова, быстро пошли к городу.

Аслан вернулся обратно. Пожалуйста, теперь он готов был держать ответ перед отцом, ему ничего не было страшно. Он мысленно сопровождал товарищей и представлял себе, как они расходятся по разным улицам и наклеивают на стены и заборы листовки. Аслан сразу же почувствовал удивительное облегчение. Усталость как рукой сняло.

А между тем беседа мастера Пирали с наборщиком продолжалась.

- Ну, а что, если я пойду и сообщу о всех твоих проделках Тагиеву? Он с живого сдерет с тебя шкуру... - говорил Пирали.

- Я знал, что ты ладишь с хозяевами, но не думал, что ты доносчик... насмешливо ответил наборщик.

- Тебя бы я не пожалел! Хочется тебе лезть в петлю, ну и лезь! Но зачем ты тянешь туда моего сына?

- Послушай, Пирали, ведь не всегда ты был мастером. Я помню тебя простым рабочим с мозолистыми руками! А ты? Где твоя честь, где твоя совесть? Не видишь, как расправляются с нашими товарищами? Обнаглели до того, что стали убивать рабочих из-за угла. Что ж, по-твоему, они могут убить такого замечательного человека, как Ханлар, а мы должны сидеть, сложа руки?

- Ханлар? Это не тот ли бойкий парень из Карабаха? Ну, такого мне не жалко. А что ж ты думал? Он будет замахиваться на самого царя, на такую святыню, а ты еще хочешь, чтобы земля его носила?

- Мне больше нечего сказать тебе, Пирали. Горбатый человек действительно станет стройным только в могиле. Тьфу! - Гусейнкули безнадежно махнул рукой и удалился быстрыми шагами.

Аслан краснел и бледнел, так ему стыдно было за отца. Но что он мог поделать?

- Где ты связался с этим старым волком? - попытался сорвать зло на сыне мастер Пирали. - Потому оя и весь в лохмотьях, что не ладит с хозяевами. Худой как щепка. Шея тоньше грушевого черенка... Вот что, Аслан, говорю тебе в последний раз: отстань от этих смутьянов! Иначе, клянусь аллахом, я на самом деле разорву тебя на мелкие части, и каждый кусочек будет не больше твоего уха! - Сжав челюсти, Пирали и винулся на сынае но занести руку все же не решился. Слишком большую силу почувствовал он в сыне, когда тот освобождал ворот своей рубашки.

Аслан мрачно, но спокойно сказал:

- Отец, ты в одном белье. Увидит кто-нибудь из соседей. Неудобно...

И в самом деле уже рассвело. У лачуг, притулившихся на пригорке, стали появляться люди.

Мастер Пирали в отчаянии развел руками и вошел в дом. Небо на востоке медленно озарялось восходящий солнцем. Мягкий ветер нес с моря прохладу.

Аслан глубоко и свободно вздохнул.

Глава двадцать шестая

Вечером на квартире у Вани должна была состояться встреча с Кобой. Отправляясь туда, Азизбеков не нанял извозчика, а пошел пешком. Ему хотелось проверить, какое впечатление произвели на горожан расклеенные ночью листовки. Конечно, Азизбеков заранее знал, что они недолго продержатся на стенах: в них содержались, резкие нападки на самодержавие. Особенно должны были возмутить полицию слова: "Царизм все еще не насытился потоками пролитой им невинной крови!" Для Азизбекова было ясно, что как только полицейские заметят расклеенные листовки и толпящихся людей, так сейчас же всех разгонят и примутся срывать и соскабливать белые листки.

Азизбеков шел по одной из самых оживленных улиц, но не заметил нигде ни одной листовки - все были уже сорваны. Только кое-где сохранились обрывки плотно прилипшей к стенам бумаги с отдельными, будто высеченными на камне печатными буквами. Азизбеков шел медленно, изредка раскланиваясь со встречными. На пересечении двух широких улиц он наткнулся на группу учителей, преподававших на вечерних курсах для рабочих. Все остановились, обменялись рукопожатиями. На лицах учителей было написано глубокое огорчение и гнев. Пасмурнее других выглядел, обычно веселый и жизнерадостный Бадал Аскеров.

- Что с вами, дорогой?

- Будто сами не знаете! О чем говорит весь город? - учитель указал рукой на стену с сохранившимися следами сорванной листовки. - Бумажку можно сорвать, разорвать, но весть распространилась по всему Баку. - Убили Ханлара Сафаралиева... Об этом мы сейчас и говорили. Решили собрать всех учителей на похороны. К сожалению, не знаем только, на какой час они назначены...