Утопленница и игрок

Соседка Верка была сильно беременной, «на сносях». И торчала здесь, в своем «родовом гнезде», на свежем воздухе, со своим большим животом в ожидании «часа икс», который должен был наступить месяца через два. Она была отсюда родом, то есть., конечно, не она, а ее предки, бабушка с дедушкой, вернее даже, прабабушка с прадедушкой – как и Татьянины, кстати. Толик, Веркин муж, работающий в какой-то мебельной фирме, мелькал туда-сюда, из Москвы и обратно. А 7-летнюю дочь свою они отправили в Болгарию, на море, в лагерь. Верке было скучно и нудно, и уже тяжело, муторно. Все это она моментально поведала Мане, и все это было очень мило, но… Маню интересовало мало. Если честно – совсем не интересовало.

Чужая жизнь.

Наверное, она, Маня, стала равнодушной… Скорее, апатичной. Безразличной. Короче, Мане было все равно, скучно и даже слегка раздражало, когда к ней навязывались с общением.

А беременная Верка проявляла такт и особенно не надоедала, но все же была активная и заставила Маню обменяться телефонами, хоть и жила через два дома. «На всякий случай», как она выразилась.

Как в воду глядела.

– … Дед уже вышел, Мань. Встречай. Ну все, пока, – вдруг заторопилась Верка, – если что – звони.

– Спасибо, Вер, – растерянно проговорила Маня в трубку, но та уже отключилась.

На веранду бодро вступил Веркин дед. В руках он держал потрепанную медицинскую сумку-чемоданчик.

– Маня, я к вам!..

– Я… Мы… – залепетала Маня с потерянным видом.

– Понятно, – сказал дед-хирург. – Не волнуйся, дочка. Я полжизни в «Бурденко» отработал… в хирургии… давай-ка посмотрим…

Говоря это, он оперативно осмотрел лицо «больного», глаза, приподняв веко, затем залез рукой и что-то пощупал сзади, на шее.

– Как зовут-то… мужа? – спросил дед, что-то ощупывая за ушами.

Маня начала открывать и закрывать рот:

– Я… я… Его…

«Муж» внезапно приоткрыл, с явным усилием, глаза, и просипел, почти беззвучно:

– Алексей я. Оставь ее – растерялась совсем. Ты мне, отец, лучше скажи, как мне…

И не договорил – глаза закрылись. Отрубился.

– Понятно, – снова произнес дед.

Секунду в задумчивости смотрел на «больного».

– Ты кем работаешь, дочка? К медицине имеешь какое-нибудь отношение? – спросил он у Мани.

– Нет, я… я редактор, корректор… в смысле, в издательстве… и я…

– Ясно. Так, – велел дед Мане. – Раздевай его.

Маню кинуло в жар.

– Что?… – прошептала она. – Что?!..

– Я буду придерживать и поворачивать, а ты – раздевай.

– Как?… Совсем?!..

– Совсем. Надо осмотреть. Прощупать. Быстро, дочка. Время дорого.

Не будучи ни врачом, ни медсестрой, очень далекая от медицины в принципе, Маня начала багроветь. Втянув от ужаса голову в плечи, уже напрочь не понимая, что происходит и плохо соображая, что делает, она, под руководством деда, раздела «мужика».

Совсем.

То есть, вообще.

…

После осмотра дед открыл свою сумку, достал какие-то плотные бинты и туго перетянул «больному» небольшую, но глубокую, острую рану высоко на ноге, покопавшись еще в сумке, достал одноразовый шприц с иглой, какое-то лекарство и сделал укол.

Красная как свекла, Маня примостилась за столом напротив деда-хирурга, глядя на него остановившимися, бессмысленными глазами.

Это дед велел ей сесть за стол, когда все закончилось, сел сам и начал давать рекомендации.

– Так, дочка. Я завтра уезжаю. В санаторий, в Светлогорск, на Балтику. Так что жаль, но помочь вам больше не смогу.

Маня молчала, отчаянно тараща глаза.

Дед крякнул.

– Возьми себя в руки, девка! Ты все можешь сделать сама. Я тебе подробно и поэтапно расскажу. Бери бумагу и записывай. Или в компьютер свой, – улыбнулся дед, кивнув в сторону Маниного Notebookа. Тот элегантно помещался на облезлом шатком столике у окна с короткими тюлевыми занавесочками, и смотрелся несколько дико на фоне окружающего допотопного «деревенского» быта. Впрочем, сейчас у многих так, особенно летом, в сельской местности, на старых дачах, и никто уже не удивляется этой «встрече веков», все привыкли.

Маня суетливо метнулась за бумагой и ручкой, и опять села напротив деда с видом примерной, но впавшей от ужаса в полный ступор, ученицы на экзамене.

– Алексей твой в больницу не захотел, – неожиданно ухмыльнулся дед. – И я его понимаю. Я б может тоже не захотел – на его месте. Все зависит от обстоятельств, дочка, – туманно объяснил он.

Лицо «хирурга» вновь растянулось в ухмылке.

– Помяли его сильно… и умело. Профессионально, словом. Специфически, – как-то странно выразился дед, заговорив характерным «врачебным» тоном.

Кровь то приливала к лицу, то отливала – Маня слушала, преданно, почти не мигая уставившись на деда как на спасителя – своего спасителя – в последней надежде, что вдруг он сейчас сделает что-нибудь такое, вынесет вердикт, и – все решиться само собой, бредовая ситуация «рассосется» и закончится. Маня наконец проснется, и дурной сон – в лице незнакомого полумертвого «мужика», почему-то лежащего у нее в смежной комнате на кровати – рассеется «как дым, как утренний туман».