Утомленный автор

– Так… Если ты согласен – я мигом оденусь и снесу свои чемоданы вниз. Я все еще уверен, что так будет удобнее. И прости, что расположился у тебя.

Он закрыл шкаф, так ничего оттуда не взяв. Отошел к полкам на стене, взял одну из книг.

– Нет, не надо ничего менять, если тебе здесь удобно.

– Мне удобно, а тебе…

– Нормально. Во сколько ты встаешь? Я должен знать. Завтра я сопровождаю тебя. Отец велел.

Я не понял, зачем столько пояснений. Хольми разглядывал книгу у себя в руках, а я разглядывал его. Дышать мне было уже совсем тяжело. Его мокрый торс, сильные плечи, напряженные мышцы, на которых сверкал и переливался мокрый загар…

– Я встану во сколько скажешь. Когда того требуют обстоятельства – всегда подстраиваюсь.

Он меня почти оборвал и снова не глядя в глаза:

– Не надо подстраиваться. Ты в этом доме гость. Я буду готов к тому часу, к которому будешь готов ты.

Черт! Как же мне хотелось до него дотронуться! Аж зубы сводило. Его дыхание поднимало и опускало накаченную грудь, плоский живот постоянно трепетал от потоков воздуха, сотрясавших его прекрасное тело. Это надо было заканчивать, причем срочно.

– В девять. Я буду готов в девять. Выезжаем сразу после завтрака.

Прекрасный незнакомец с пляжа только кивнул, и вместе с книгой направился к выходу. К своему несчастью, я заметил кое-что. Его шорты. Меня смутили его шорты. К своему несчастью, когда он разворачивался, я заметил то, что не следовало. В районе его паха ткань предательски топорщилась. Моя крыша знакомо поехала вниз.

– Хольми!

Я подскочил к брату Эрики со спины. Еще не знал, что собираюсь делать, как вдруг сильный запах его разгоряченного мужского тела с новой силой ударил по моим ноздрям. В тот момент я остался без крыши совсем.

– Хольми, – выдавил из себя прямо ему в затылок.

Он оказался умнее. Не стал бить или как-то отвечать – распахнул дверь и вышел в коридор, захлопнув ее в той стороны. Оставив меня со скривившимся в одном месте полотенцем на бедрах.

Вечер я закончил в холодном душе.

К завтраку спустился, чувствуя себя побитым псом. Меня всю ночь били. А утром я бил сам себя. Измывался над собой. Делал зарядку, отжимания, приседания, пресс. Сгонял пот, открыв настежь то самое окно. Потом опять принял душ и завалился спать в полнейшем изнеможении – через час будильник поднял меня на ноги. Девять. Обещал – вставай. Встал, оделся, и буквально стек по ступенькам в столовую, где для меня единственного уже был накрыт завтрак.

– Доброе утро, Бруни! – Оливия встретила меня в новом платье и все в том же фартуке поверх него. – Садись. Яичница с беконом, овощи и свежий хлеб. Я испекла его сегодня. Все уже поели, только ты у меня голодный остался.

– Доброе утро, тетя Оливия. Извините, я обычно сплю еще дольше.

– Ничего удивительного, – она положила передо мной вилку и вернулась на кухню, откуда через несколько мгновений принесла чашку кофе. – Ты человек знаменитый, творческий, я все понимаю. Мы все это понимаем. Тебе потребуется время, чтобы привыкнуть к нашему ритму жизни. Но, ничего, через неделю-другую привыкнешь, а там, глядишь, и ты станешь ездить с Хрутом на работу. Будем одной семьей.

– На работу, тетя Оливия? – от удивления я даже переспросил.

А я-то наивный полагал, что обойдусь лишь денежным вливанием в бизнес Бьернсонов. Оказывается, они были другого мнения.

– На работу, – подтвердила мать семейства. – Конечно. Купите новые машины, наймете работников, заказы возьмете. Работы прибавится. Кто-то же должен будет ее делать. Эрика дома осядет, на ней будут ваши детки и домашние заботы. Я, конечно, еще в силах, пока слечь не собираюсь, но старость такая штука, знаешь ли, Бруни.

– Зачем машины? Я пока не собираюсь отказываться от писательства. Я устал, но…

– Писательство, творчество – это такое непостоянное дело. Сегодня ты пишешь, а завтра нет. А перевозки нужны всегда. Это серьезное, мужское дело. К тому же, знаешь… Нас всех смущают темы, на которые ты пишешь.

– Я пишу о любви, тетя Оливия. Что в этом плохого?

Говоря это, я не видел, что мы с некоторых пор не одни в помещении. Настолько меня возмутили планы тех, в чьем доме остановился.

– Ты пишешь о мужской любви, – перешла на стыдливый шепот жена Хрута. – Я понимаю, что книги на эти темы сейчас лучше продаются, все же это не нормально. Неправильно. Подумай о том, как посмотрят на тебя и твое это творчество твои будущие дети. А если у тебя родится сын?

Никогда еще такой ароматный завтрак не казался мне настолько отвратительным. Как будто горсть земли в рот засунул. Аппетит пропал мгновенно.

– Что такое, Бруни? Я пересолила?

– Нет, извините меня, тетя Оливия. Что-то с желудком. Я, пожалуй, прогуляюсь.

Отложив вилку с ножом, встал из-за стола. Внутри все кипело и протестовало. Черт подери! Я должен стыдиться своего творчества? Своих чувств?! Хотел бы я видеть тетю, выйди она на трибуну перед моими читателями с этими заявлениями. Я, конечно, не научные труды публикую, но такая литература тоже нужна многим! Что она говорит?!