Устный счет

Она оделась, даже застегнула свой плащ, и вышла.

Гаврила начал прибирать со стола посуду. Нефед ломал на колене хворост и подкидывал в печку, чтобы женщине было теплее спать. Семеныч заботливо устраивал свою постель, которую нужно было уступить ей, как самую чистую и удобную. Однако прошло уже минут десять, - женщина не возвращалась.

- Не тошноты ли ей от вина нашего? - встревожился Нефед.

Прождали еще минут десять.

- Не в колодец ли упала? - еще больше, чем Нефед, встревожился Семеныч.

А Гаврила отозвался:

- Что ж мы сидим, как овцы?.. Искать ее надо!

И пошел, как был, в ночь, и со двора донесся его крик:

- Эй!.. Дорогая!.. Ты игде там?..

Лаяла Верка, гремя цепью. Потом вынесли лампочку, столпились все трое около колодца, смотрели в сырую черноту.

Даже ведро пробовали опускать, не зацепит ли, и у всех трех замирали сердца, - нет, не зацепило.

- Бывает, что вешаются, - шепотом сказал Нефед.

Подходили к миндалю и кипарисам, смотрели и щупали... Даже на шоссе вышли, однако шоссе было пусто. Линейки с поломанным колесом ни в ту, ни в другую сторону по шоссе тоже не было видно.

III

Дней через пять, - установилась уже сухая ветреная погода, - Семеныч проснулся среди ночи от глуховатых, но тревожных пушечных выстрелов. Когда он насчитал их четыре один за другим, - встал и зажег лампочку.

Гаврила бурчал от стенки:

- Вско-чи-ил, черт его знает чего!.. Это же камень бурками рвут!

- По ночам, брат, не рвут, - не сдался Семеныч. - Это - орудие, - ты меня не учи... Это не иначе неприятель какой наступает в тайности... На это обстоятельство выйти посмотреть надо, куда он огонь направляет.

Закутался в одеяло, как в плащ, и вышел.

Северный ветер наскакивал порывами. Ночь оказалась темная, но от города на море лег плашмя луч прожектора. Хотя он не двигался, не рыскал, а лежал найденно, спокойно, смешать его с лунным столбом нельзя было даже с первого взгляда: он расширялся от берега к морю.

Опять бабахнул орудийный выстрел, отраженный водою и потому гулкий, а следом за ним ясно расслышал Семеныч трескотню пулемета.

Он подошел к двери и крикнул Гавриле:

- Так и есть - сражение!.. А ты: "бурки рвут!"

И вот уже все три старика, однообразно закутанные в одеяла, стояли и смотрели на таинственный перст прожектора, твердо указующий куда-то далеко в море.

- Что же это, - наши ли из орудия, а он из пулеметов, или как? - робко спросил Нефед.

- "Он" - это кто "он"?.. Неприятель?.. Ты бы подумал умом, как же ему к чужому берегу подходить без орудиев? - отозвался Семеныч, а Гаврила буркнул:

- Однако что-то покончили, как мы вышли!.. Прохладное очень сражение!.. Должно, комарь тебе в ухо залез, а ты уж - сражение!..

Но тут же расслышали все частое тявканье пулемета и потом новый орудийный гул, на воде державшийся долго.

- Вот они, комари, как поют! - торжествовал Семеныч. - Там небось уж десятки людей на тот свет пошли, а какие - руки-ноги отбиты, тех уж опосля считать будут!

Города отсюда не было видно и днем, - он лежал за перевалом, - и наиболее робкому из стариков, Нефеду, жуткой показалась наконец эта ночь с темным небом, черным морем, треугольным лучом прожектора и непонятной пальбой.

Он поежился и спросил тихо Семеныча:

- К нам какие пули не залетят?.. Нам в помещению, может, зайти?

Гаврила отозвался:

- Известно, - пуля, она глупая... - И повернулся к двери, но только что сделал два шага, как Нефед по-крабьи, бочком, обогнал его и втиснулся в сени.

Семеныч дождался еще одного орудийного выстрела и тоже вошел, когда Нефед с Гаврилой устраивались уже на своих топчанах.

- Похоже так, - начал он знающе, - бьют они по городу с дальней дистанции. А что касается, чтобы нам их бояться, то мы в стороне, мы значенья им не имеем... Хотя бы даже и днем, а не то что ночью, - какая мы для них цель? Так себе, - мурашка мы для орудия...

- Однако слыхал я, - немцы, как война была, и по одному человеку из орудий крыли, - сказал Гаврила.

Семеныч подумал и объяснил:

- Немцы, те, конечно, могли!.. Так, а это ж разве немцы бьют?.. Немцы с нами в согласии, - они не должны... Может, румын какой заблудший... А немцы уж теперь сами как подначальные... Это румын... или же это...

- Прикрути фитиль, когда такое дело, - перебил Гаврила.

В темноте с полчаса еще слушали, не усилится ли пальба, но ни одного выстрела больше не слыхали.

А утром, едва стало белеть, встали и долго осматривались кругом. И хотя никаких изменений не внесла ни во что кругом ночь, все-таки Семеныч, наиболее общительный из трех, колесом выгибая спину и делая шаги короткие, но спорые, двинулся в город.

На полях газеты он записал, что ему надо было купить на обиход, кроме хлеба.

- Тетрадку купить запиши! - подсказал ему из дверей Гаврила. - А то сука все наши счета сожгла.

Семеныч даже обиделся:

- Эх, сказал тоже!.. Про тетрадку как я могу забыть?.. Тетрадка эта, вся наша жизнь в ней была, в тетрадке, а я чтобы забыл?.. Ска-за-ал!..