Успеть ко второй луне

– Такое удаётся лишь единицам, хотя пытаются многие. Увы, амбиции не всегда соответствуют остроте восприятия – и тогда человека выбивает из колеи. Возьмите хотя бы Ингвардсена, с которым вы только что говорили. Он ценит живопись, чувствует её силу, но сам не может выйти за грань. Происходит болезненная реакция, нервный срыв. Тут, конечно, много зависит и от характера, эффекты бывают разные. И психологические, и визуальные.

– Я видел что-то вроде карандашных штрихов…

– Да, это природный феномен. Подобие элементарных частиц. Наши эмоции придают им заряд – положительный или, наоборот, отрицательный. Ещё один побочный визуальный эффект – созвездие-призрак. Оно может проявиться, когда барьер восприятия уже виден, но ещё не пробит. Поэтому оно стало символом тайны.

– Я видел его в тот вечер, когда вы стояли возле моего дома.

– Да, мы почувствовали, что вы – на грани прорыва. Мне нужно было посмотреть на вас лично, оценить ваш потенциал. Я в такие моменты – лишь наблюдатель, как и мои коллеги. В фольклоре нас называют Вестниками, но это неверно. Мы – техники, которые присутствуют там, где вероятны резкие изменения. И этот аспект работы далеко не всегда приятен. Всплески, к сожалению, бывают не только со знаком плюс, но и со знаком минус. Как у того идиота, который запустил в мэрии Маховик…

– Почему вы его не остановили?

– Мы не вмешиваемся в естественный ход событий, лишь отслеживаем тенденции. Сопровождаем, но не указываем. Иначе получится только хуже, это проверено многократно. Мы просто люди, которые видят больше других. И вы теперь с нами, Эрик.

Он улыбнулся грустно. Добавил:

– Скоро ваш информационный след исказится. Вас не забудут – вы ведь переместитесь не в другую часть мира, а в зазор между двумя частями. Но ваши дневниковые записи, например, сотрутся. Прочесть их сможет лишь тот, кто и сам имеет особое восприятие. Такой человек уже на примете.

– Кто он?

– Талантливый фотограф и частный сыщик. Это интересное сочетание. Я даже не удивлюсь, если он выжмет из вашего дневника чуть больше, чем там содержится. Прочтёт, например, о сегодняшних событиях – то, что вы хотели бы написать, но уже не напишете. Такие прецеденты бывали. Информация – очень тонкая штука, у неё своя логика.

– Этого фотографа вы тоже пригласите к себе?

– Не думаю. Он видит красоту, но при этом, похоже, застрял здесь накрепко. Впрочем, я ещё посмотрю на него вблизи, когда придёт время. Мы анализируем вероятности, но не предвидим будущее.

– А что будет с моей сестрой? Я не могу её бросить!

– Прогнозы благоприятные. Где-то через полмесяца она, скорее всего, получит билет и переселится в другой город – тихий, комфортный. Там ей будет лучше, поверьте. Если захотите, отправите ей туда свой нынешний гонорар за картину. Это не должно нарушить баланс. Ведь деньги вы заработали честно, ещё до разговора со мной.

Едва он договорил, пространство вокруг нас запульсировало.

– Всё, Эрик, нам пора – медлить больше нельзя. Вы сделали, что могли. Ваша лучшая картина написана.

– Жаль, что её практически никто не увидит.

– Главное, что она существует. И останется в вашей памяти.

Я кивнул. Картина стояла перед глазами, как наяву.

А её секрет был и вправду прост.

Раньше я пытался добавить свет к уже написанному пейзажу – и в этом состояла ошибка, которая мне мешала.

Потому что именно свет был главным, а остальное прилагалось к нему.

Иногда он только на миг обретал конкретную форму, но и этого хватало вполне.

Не нужна была абсолютная точность. Требовалось поймать впечатление – мимолётное, но решающее.

И теперь на моей картине была река, которую я увидел с холма позапрошлым днём. Но волны и очертания берега я наметил лишь схематично. Они воспринимались как обрамление. В центре же лучился, сиял, вибрировал свет золотого солнца, отразившийся от воды и вспоровший мглу, чтобы освободить сумасшедший город. Пусть даже всего на секунду, которая затерялась в слякотном ноябре.