Вторая версия — история для народа, история-лайт. Основы ее закладывались в школьных учебниках, а тем, кто заинтересуется, кто захочет знать больше — тем исторические романы. Читайте, просвещайтесь. И читали… Историю Франции советские люди изучали по романам Дюма и Дрюона, историю Российской империи по романам Пикуля. Зайдете в те времена в библиотеку, спросите что-нибудь про Древнюю Русь — и вам вынесут роман Иванова. Но мне бы что-нибудь поглубже, мне бы летопись… А за летописями — в Публичку, ласково, но непреклонно ответит библиотекарша.
В Публичке тоже было всё не просто. Она хоть и Публичка, но не для широкой публики. В Публичке вам первым делом анкету под нос — кто, мол, такой, да какое образование имеешь, да по какой надобности историей Отечества интересуешься? Ах, не историк? И не писатель с корочками СП? Техническое, стало быть, образование? Тогда вам направо, в технические фонды. Каждому инженеру летописи выдавать — никаких летописей не напасешься.
Да-да, так все и было… Даже не летописи, даже Карамзин — вроде и не запрещен, а в широком доступе нет. Вернее, не так… Карамзина можно было купить в книжном и взять в обычной районной библиотеке. Но не совсем того Карамзина. Не Н. Карамзин, «История государства Российского», а Н. Карамзин, «Об истории государства Российского». Вроде разница небольшая, один предлог, две буквы… А на деле — вместо четырнадцатитомной карамзинской «Истории» одна тоненькая книжечка с выжимками-вырезками, школьным учебникам соответствующим. Хрестоматия для внешкольного чтения. А за остальным, что в учебниках не освещается, — в Публичку, пожалуйста.
Второй пример, не менее характерный — академик Гумилев. Историк-профессионал, но писавший, как он сам выражался, «забавным русским слогом» — проще говоря, для широкой публики. С монографиями Гумилева происходила та же история, что и с художественными книгами братьев Стругацких или Булгакова: вроде и есть в Советском Союзе такой автор, вроде не запрещен, вроде издается вполне активно — но попробуйте-ка купить в магазине его книги. Бесполезная затея, хоть у прилавка днюй и ночуй. Тиражи небольшие, и расходятся, минуя прилавки, — со склада сразу на черный рынок, по цене в четыре-пять номиналов.
В девяностые годы ситуация на книжном рынке разительно изменилась. Все ранее дефицитные либо запрещенные книги хлынули на прилавки полноводным потоком. Западные детективы и шпионские романы? — пожалуйста, вам про Джеймса Бонда или чего-нибудь посовременнее? Солженицын и прочие антисоветчики? — легко, многотомными собраниями. Западная фантастика? — весь глянцевый спектр, от эльфов до звездолетов…
Коснулись новые веяния и книг по истории. Карамзин — все тома, без купюр и изъятий. Или Устрялов — его учебник, конечно, весьма сжато обо всем рассказывал, но действительно
И мемуары, мемуары, мемуары… Белогвардейские прапорщики и гитлеровские фельдмаршалы, диктаторы и авантюристы международного масштаба, — кто, скажите, в Советском Союзе мог ознакомится с их воспоминаниями? Лишь профессионалы с допусками…
Ну и конечно — Гумилев, Гумилев, Гумилев… В любых изданиях, в любых количествах. Изголодался самый читающий в мире народ по академику Гумилеву.
И вот тогда-то и открылось простым любителям российской истории, профильными дипломами не отягощенным, то, что профессионалы-историки знали всегда, но в учебники вставлять не спешили…
Вернее, открылось безбрежное море всяких интересных фактов, но я сейчас говорю о монголо-татарском иге. И о стоянии на Угре, как о его завершении.
Так вот, любой желающий смог теперь прочитать хоть у Карамзина, хоть у Устрялова, хоть у Вернадского с Гумилевым: Ахмат отступил от русских рубежей, от берегов Угры, не просто так. И не отчаявшись преодолеть оборону воинов Иоанна III… У владыки Золотой Орды в тылу случилась проблема: русский экспедиционный корпус совершил рейд по тылам противника, закончившийся взятием Сарая — столицы Ахмата. Достаточно веская причина повернуть войска назад.