Ущелье злых духов

Дядя Яша уйдёт с ними, не станет он покупать домик с огородиком и разводить разнообразных курей-поросей, доживая свою жизнь в скучном благополучии…

И старый Зиновий не будет дожидаться смерти во всеми позабытом Ахтимнееве…

Это ведь про таких, как они, сказано:

И наяву скитальцы обрели
Перо Жар-птицы в зарослях сандала.
Мне чудится – на гряды из коралла
Холщовые котомки полегли…[28]

А ты, Олег, останешься. Отговоришься тем, что пообещал найти Ключ Умирающей Луны.

Только не станешь ты этим заниматься: зачем искать иголку в стоге сена – безнадёжное дело! Уютно обустроишь своё существование, купишь книги, о которых давно мечтал, и будешь валяться на диване, наслаждаясь мыслями умных людей. Людей, которые искренне не понимали, как можно быть счастливым, ничего не делая…

Но каждый месяц, лишь только Луна повернёт на ущерб, ты будешь выходить на балкон, веранду, патио, или чем ты там ещё обзаведёшься, и поднимать глаза к небу.

Ты никогда не узнаешь, добрались ли до цели рискнувшие вновь войти в Ущелье Злых Духов, но будешь представлять, как перед ними раскрываются цветущие долины, как им сдаются ранее непроходимые перевалы, как у их ног плещутся ласковые океанские волны…

Ты захочешь узнать, исполнил ли свою мечту выросший Керат, и кем стала девушка в лазоревом одеянии, одарившая тебя улыбкой, но никогда этого так и не узнаешь…

Постепенно окружающие заметят твои жадные взоры, обращённые к умирающей Луне, и начнут аккуратно интересоваться, что с тобой происходит. Ты что-нибудь придумаешь, будешь ссылаться на труды астрологов (наверняка они что-нибудь написали на эту тему), на свою особую связь с ночным светилом.

Кто-то тебе поверит, кто-то будет с усмешкой шептаться за твоей спиной…

Но никто никогда не узнает правды.

Никто.

Потому что правду будешь знать только ты. Один…»

Дедовск – Нячанг – Дедовск

Вредный старик

На склонах обагренной Волги,
На берегах Москвы-реки
В своих дубленых полушубках
Стояли вы, сибиряки.
Да будет не забыт ваш подвиг…

Михаил Матусовский

Виной всему стала районная спартакиада комсомольского актива. Не знаете, что это такое? Ну да, времена изменились, и многое, бывшее привычным в годы оны, кануло в Лету… А спартакиада – это своеобразный гибрид пикника на природе, футбола-волейбола и дружеских посиделок. Набьётся в автобус весёлая компания освобождённых комсомольских работников и тех, для кого комсомол был больше, чем галочка-этап в биографии, и – вперёд!

Так же всё началось и в том году. В субботу выбрались мы куда-то в Искитимский район, разместились в палатках, погоняли мяч, а вечером перебрались к костру. Песни под гитару, как водится, затянулись до рассвета. Ну а потом усталость всё же сморила…

До сих пор не знаю, что произошло: то ли подпростыл я ночью (куртку-то, естественно, кому-то из девчонок отдал), то ли перегрелся в раскалённой жарким сибирским солнцем душной палатке, но то, что самочувствие… какое-то не то, понял ещё на обратном пути в город.

Дальше – больше. Ртутный столбик в термометре настырно лез всё выше. Тридцать девять градусов, сорок, сорок один… И тут я струхнул: дело к ночи, а у меня всё перед глазами плывёт…

Пришлось вызывать «скорую». Приехали быстро, врачиха с гренадёрскими замашками осмотрела меня, что-то вколола, а дальше я уже ничего не помню.

Очнулся в больнице: лежу в четырёхместной палате, в голове звон, вместо одежды застиранный халат, а в добавление ко всему – персональный горшок. Оказывается, эскулапы не стали мудрствовать и заперли меня в инфекционный покой.

Пару-тройку дней я не возражал: в молодости любое потрясение организма воспринимается куда острее – как-то не укладывается в мозгах, что надёжное тело тебя подвело, сразу возникает мысль: «Что это со мной?» Да и врачи честно пытались это выяснить: «А сдайте-ка вы вот такой анализ. А теперь такой. И такой…» Но время шло, и начал я подумывать, как от надзирающего ока медицины улизнуть. И то: лето в разгаре, всё цветёт, а я вынужден созерцать запылённые тополя и чахлые кусты, да и те за забором. Ну и персональный горшок настроения тоже не поднимал…

Очередного собрата по несчастью привезли ночью. В потёмках передвигали наши кровати, внесли ещё одну, уложили на неё нового соседа… Просыпаться не хотелось, и рассмотрел я его только утром. Старик, невысокого роста, лысый. И страшно вредный. Больше всего доставалось от него пэтэушнику Кольке, который что-то не то съел (или выпил – для врачей и для больных выдавал он разные версии причины своего отравления), и теперь пользовался всеми правами инфекционного больного с неустановленным диагнозом.