Ушаков

В это время в Неаполе был назначен новый посланник России граф Федор Головкин. Граф был особой экстравагантной, сумбурной, дерзостной, славился своим острословием и непредсказуемыми поступками. За некоторые из них, связанные с защитой местных якобинцев, хотя он был убежденный монархист, был отозван Екатериной II в Петербург и даже заключен под стражу.

Донесения же из Неаполя шли регулярно. В Коллегии иностранных дел привыкли, что, независимо от посланников, информация из королевства обеих Сицилий поступала своим чередом. И этим были обязаны секретарю российского посольства Андрею Яковлевичу Италинскому. Это тоже была выдающаяся фигура в русской дипломатии конца XVIII века. Мелкопоместный малороссийский дворянин, окончивший Киевскую духовную семинарию и получивший медицинскую подготовку, Андрей Яковлевич послужил в госпиталях, принимал участие в войне с Турцией и, выйдя в отставку, поселился как частное лицо за границей.

А. Италинский был человек чрезвычайно любознательный. В Лондоне и Париже он занимался медициной, археологией, восточными языками, сделался членом нескольких ученых обществ. Известный политик, дипломат и государственный деятель, посол России в Лондоне С. Р. Воронцов был крайне внимателен к интересным людям. Он, по-видимому, протежировал Италинского перед Безбородко. Будущий канцлер выбрал сего ученого мужа в воспитатели для своего племянника В. Кочубея, находившегося тогда за границей. Затем последовало его произведение в коллежские асессоры, в 1783 году Италинский был определен при неаполитанской миссии. Здесь и пригодились его системность, научная аналитичность и умение излагать мысли. Италинский внимательно наблюдал за бурбонскими интригами, информировал о действиях против Марии-Каролины и премьера Актона, фиксировал обиды неаполитанцев, прогнозировал возможные последствия. В донесениях своих он не кривил душой. О Фердинанде был мнения невысокого и писал: «Его величество, проводя знатнейшую часть времени своего в упражнениях, которые никак не могут указывать ему стезю к истинному подданных его благу, не может быть довольно тверд в дружбе…»

В Марии же Каролине видел «остроту разума», «особую недремленность», но видел он и опасность от «болтливости и несдержанности» королевы, ее «крайнюю откровенность» в разговорах, что позволяло ее врагам наносить упреждающие удары по политике двора.

В общем, Италинского ценили в ведомстве иностранных дел, и он вправе был рассчитывать на пост посланника. Но и после Головкина этого не произошло. Мало было родовитости у способного дипломата. Во главе русской дипломатической миссии в Неаполе с 1797 года встал граф Василий Валентинович Мусин-Пушкин. Происходил он из древнего дворянского рода, его дед, Платон Иванович Мусин-Пушкин, долго жил во Франции, получил блестящее образование и был известный библиофил, собравший одну из самых лучших библиотек в России в первой половине XVIII века. Отец в 1797 году получил звание генерал-фельдмаршала. Сам Василий Валентинович был человеком с острым и гибким умом, хорошей подготовкой, за что был определен камергером при великом князе Александре в 1793 году. Но вот в 1797 году неожиданно получил назначение в Неаполь. В. В. Мусин-Пушкин-Брюс[20] довольно быстро разобрался в обстановке и увидел, что двор короля трепещет перед Директорией, ищет союзников (8 мая был заключен союз с Австрией, обсуждались варианты договора с Турцией, мольбы посланника Неаполя в Лондоне маркиза Чирчелло о присылке эскадры). Мусин-Пушкин-Брюс делает вывод: «Опасность, предстоящая государству сему, столь велика и в таком приближении находится, что все видят и ощущают ее. Сие рождает разные рассуждения и разговоры, которыми все изъявляют не только желание пришествия помощи от России, но и полное уверение в том, что без содействия вашего императорского величества не может освобождена быть Италия от ига порабощения… и спастись королевство сие от зияющих на оное челюстей Франции».