– Вы думаете, что я эксплуатирую женщин, да? Думаете, я их принижаю? Девушка работает в “Мерчандайз марте” за сто долларов в неделю, и ее не эксплуатируют, но если девушка снимается в фильмах студии “Суперплотское” и зарабатывает пять сотен в день –
– Мне платят не за то, чтобы я думала.
– Но вы отлично умеете думать. И с кем вы здесь трахаетесь, вы, хорошенькие независимые девушки? На такой работе у вас наверняка полно мужиков.
– Я не понимаю, о чем вы.
– У вас есть бойфренд?
– Я только что развелась.
– Дети есть?
– Нет.
– Почему? Не хотите рожать детей в нашем мире? Почему? Потому что феминистки считают детей помехой или из-за атомной бомбы? Я спрашиваю, Рики, почему вы не хотите иметь детей. Чего вы боитесь?
– А что, бездетный дом – это сигнал опасности для “Давай по-быстрому”?
– Очень остроумно. А почему вы со мной пикируетесь? Я задал серьезный вопрос о жизни. Я серьезный человек. Почему вы мне не верите? Я не говорю, что я праведник, но у меня есть определенные ценности, я – борец, и я говорю о том, за что борюсь. Почему людям так тяжело воспринимать все как есть? Меня распяли на кресте сексуальности – я мученик сексуальности, и не надо на меня так смотреть, это правда. Мне интересна религия. Не их гребаные запреты, а
Это уже было чересчур.
– Вы и Иисус. Господи, – сказала она, – есть же люди, которые думают, что им все с рук сойдет. – А почему бы и не Иисус? Они его тоже ненавидели. Мужи скорбей и изведавшие болезни[49]. Аппель Скорбный.
– Скорбей? А как насчет удовольствий? Власти? Как насчет богатства?
– Что есть, то есть. Признаю. Люблю удовольствия. Люблю извергать семя. Глубокое, захватывающее ощущение. Мы с женой в ночь перед моим отъездом занимались сексом. У нее были месячные, у меня стоял, и она мне отсосала. Было изумительно. Настолько изумительно, что я заснуть не мог. Через два часа еще и подрочил. Не хотел, чтобы это ощущение ушло. Хотел испытать его снова. Но она проснулась, увидела, что я кончаю, и расплакалась. Она не понимает. Но вы-то, вы, такая раскрепощенная женщина, вы-то понимаете?
Она не удостоила его ответом. Занималась тем, за что ей платили, – вела машину. Сверхчеловеческая сдержанность, подумал Цукерман. Из нее бы вышла замечательная жена для какого-нибудь писателя.
– Так вы считаете, что я принижаю женщин. Вот почему, что бы я вам ни предложил, вы не поедете со мной в Нью-Йорк.
Она промолчала, а Цукерман подался вперед, чтобы говорить ей прямо в ухо.
– Потому что вы – феминистка треклятая.
– Слушайте, мистер Скорбный, я вожу тех, кто мне платит. Машина моя, и я делаю то, что хочу. Я работаю на себя. Здесь я не на договоре у Хефнера, и там не хочу быть на договоре у вас.
– Потому что вы феминистка треклятая.
– Нет, потому что в этой машине стекло, отделяющее вас от меня и меня от вас. Потому что, по правде говоря, меня
– Я что, хуже всяких президентов компаний, которых вы возите и которые насилуют американских рабочих? Хуже политиков, которых вы возите и которые насилуют американских негров?
– Не знаю. Большинство из них сидят себе тихо на заднем сиденье. У них портфели с бумагами, они что-то пишут, и я не знаю, насколько они ужасны и ужасны ли вообще. Но насчет вас я знаю. – И я худший из всех, кого вы встречали.
– Может быть. Я с вами близко не знакома. Уверена, что ваша жена скажет: да.
– Худший?
– Полагаю, да.
– Так вам жалко мою жену?
– Господи, да! Она пытается жить обычной жизнью, пытается воспитывать ребенка, жить прилично – с таким-то человеком? С человеком, чья жизнь посвящена “дыркам”, “херам”, “палкам”, “пиписькам” – или как вы это любите называть…
– Рики, а меня вам жалко?
– Вас? Нет.
– Несчастного сына.