Урок анатомии. Пражская оргия

Через пятнадцать минут после моего возвращения в гостиницу в номере появляются два человека в штатском и конфискуют у меня коробку из-под шоколада и лежащую в ней рукопись на идише. Сопровождает их тот самый администратор, который сегодня утром передал мне записку от Гробека.

– Они хотят осмотреть ваши вещи, сэр, – объясняет он мне, – говорят, кто-то что-то не туда положил, а вы по ошибке это взяли.

– Мои вещи – не их забота.

– Боюсь, вы не правы. Именно что их.

Полицейские приступают к делу, а я спрашиваю у него:

– А вы с ними тоже заодно?

– Я всего лишь работаю на ресепшене. На рудники ссылают не только интеллектуалов, которые отказываются сотрудничать с правящим режимом, гостиничного администратора тоже есть куда сместить. Как сказал наш известный диссидент, человек исключительно правдивый: “На государственной лестнице для любого гражданина найдется ступенька пониже”.

Я требую, чтобы мне дали позвонить в американское посольство, и вовсе не для организации свадебной церемонии. В ответ мне велят паковать вещи. Меня отвезут в аэропорт и посадят на ближайший рейс из Праги. Продолжение моего визита в Чехословакию долее нежелательно.

– Я хочу поговорить с американским послом. Вы не имеете права конфисковывать мое имущество. Нет никаких оснований выдворять меня из страны.

– Сэр, хотя у вас могло сложиться мнение, будто ярые сторонники режима малочисленны и разобщены, однако среди них есть и такие, как эти два джентльмена, которые искренне верят в то, что поступают правильно, справедливо и так, как требует долг. Суровый долг. Боюсь, любая проволочка сделает их менее терпеливыми, чем вам хотелось бы.

– В коробке всего лишь рукопись – рассказы, автор которых уже тридцать лет как мертв, сказания о мире, которого более не существует. Никакой угрозы они ни для кого не представляют.

– Сэр, в такие времена, как эти, я дорожу возможностью кормить семью. Администратор из пражской гостиницы ничем не в силах помочь писателю, ни живому, ни мертвому.

Когда я в третий раз требую связать меня с посольством, мне дают понять, что, если я немедленно не сложу чемоданы и не покину номер, меня арестуют и отправят в тюрьму.

– Откуда мне знать, – говорю я, – может, меня и так повезут в тюрьму?

– Полагаю, – отвечает администратор, – вам остается лишь поверить им на слово.

То ли Ольга передумала и призвала полицейских, то ли они сами ее призвали. Дом Кленека на прослушке, так все говорят. Не хочется думать, что она с гостиничным администратором работает на одно начальство, но, может, я и впрямь недалекий, сентиментальный американский еврей-идиот.

Подождав, пока я на стойке расплачусь карточкой Diners Club[64], полицейские ведут меня к черному лимузину. Тот, у которого коробка, садится спереди, рядом с водителем, второй подсаживается ко мне и грузному пожилому мужчине в очках – тот назвался, отрывисто буркнув “Новак”. Облако его мягких, тонких белых волос напоминает одуванчик. Сам же мужчина более чем телесен. И, в отличие от гостиничного администратора, расположить к себе не старается.

Из-за плотного городского движения трудно сказать, в самом ли деле мы направляемся в аэропорт. Может, меня мчат прямиком в тюрьму на лимузине? Вечно я оказываюсь в этих больших черных машинах. Вижу буквы на приборной доске: “Татра 603”.

– Sie sprechen Deutsch, nicht wahr? – спрашивает меня Новак.

– Etwas.

– Kennen sie Fraulein Betty MacDonald?[65]

Продолжаем по-немецки.

– Не знаю, – говорю.

– Не знаете?

– Нет.

– Вы не знаете мисс Бетти Макдоналд?

Мне не дает покоя мысль, что все это может очень дурно обернуться, – либо, как вариант, что я мог бы, не уронив себя, отказаться от этой миссии, как только узнал, что с ней сопряжена реальная опасность. Сысовский предстал передо мной двойником из того мира, откуда моя собственная семья благополучно ускользнула, – но это вовсе не исключает, что я должен ему уступить, незамедлительно поменявшись с ним местами. Его судьба стала моей, моя его – разве не этого он изначально и добивался? Когда я приехал в Нью-Йорк, я сказал Еве: “Я чувствую сродство с этим великим человеком”.

Меня обвиняют в заговоре против чешского народа с подельницей по имени Бетти Макдоналд. К такому я прихожу заключению.

– Простите, – говорю. – Я ее не знаю.

– Но, – говорит Новак, – это же она написала книгу “Яйцо и я”.

– А-а. Да. Там про ферму, да? Читал ее когда-то давно в школе.

Новак ошеломлен.

– Но ведь эта книга – шедевр.

– Ну, не сказал бы, что в Америке ее считают шедевром. Не удивлюсь, если американцы моложе тридцати вообще о ней не слышали.

– Поверить не могу.

– И тем не менее. Она была популярна в сороковых, хорошо продавалась, по ней сняли фильм, но книги такого рода – проходные. У вас здесь тоже наверняка таких хватает.

– Это трагедия. А что было дальше с мисс Бетти Макдоналд?

– Понятия не имею.

– Как в Америке могут так поступать с писательницами уровня мисс Бетти Макдоналд?