Урга и Унгерн

– Ну разумеется, поверил! Зачем мне было вызывать предсказателей, если бы после их слов я мог на свой вкус выбирать, во что мне верить, а что с негодованием отвергнуть, обозвав враньем. Я остаюсь честен с собой и другими даже на пороге скорой смерти, которая скачет ко мне с далекого севера, стремительно сокращая расстояние… Хочешь гашишу?

Я утвердительно кивнул.

До вывода войск из Урги в поход оставалось всего несколько часов. Я держал в руках развернутый бумажный конвертик с порошком темулина и пытался решить, какое количество принимать в этих условиях. Рерих рекомендовал разделить содержимое на несколько приемов, чтобы добиться выразительной симптоматики и создать видимость прогрессирующего заболевания в течение пары дней… У меня двух дней не было. Не давая себе опомниться, я высыпал весь порошок в рот, запил специально приготовленным для этого чаем, смял пустой конвертик и бросил его в сторону. Некоторое время я прислушивался к своим ощущениям, не замечая никаких видимых изменений.

– Пришел в себя! Позовите Клингенберга скорее! – Женский голос звучал приятно, но испуганно.

Перед глазами плыли разноцветные пятна, и очень сильно хотелось пить. Я чувствовал тяжесть во всем теле, не мог двигаться, и мысль, вялая и беспредметная, вертелась в голове, не позволяя сформироваться во что-то выразительное и внятное. Клингенберг… Что-то далекое и едва знакомое…

Щебетание птиц за окном было таким громким, что вызывало непреодолимое желание встать с лазаретной койки и, сбросив на пол жаркое одеяло, выбежать к солнцу. На краю кровати сидел Войцехович. Поверх его синего тарлыка был накинут белый халат. Он рассказывал мне о том, как я провалялся несколько дней в бреду, поведал в красках, как триумфальным шествием выдвигались из города колонны унгерновских войск, описывал погромы, аресты и казни, которые сразу после отъезда барона учинил в городе Сипайло, упомянул о славном Жамболоне, положившем конец кровопролитию и усмирившем опьяненного вседозволенностью Макарку Душегуба.

– Леня, ты мне все это рассказываешь уже по третьему кругу… – Меня подташнивало, и голова кружилась от резких движений. – Скажи лучше, когда мне разрешат ходить? Мне пора приступить к своим обязанностям!

– Что вы, Кирилл Иванович! Клингенберг запретил вам двигаться, вы чудом избежали смерти, у вас был страшный жар, который не удавалось никак сбить, вы двое суток были на перепутье между смертью и жизнью. Прошу вас, полежите спокойно, хотите, я открою шире окна? Теперь в лазарете все равно никого нет, думаю, доктор меня не накажет…

Войцехович открыл настежь окна, и с улицы в душное, натопленное помещение ворвался свежий ветер, несущий с собой запах степных трав, веселые птичьи трели, ржание лошадей. Ощущение жизни наполнило унылые стены лазарета. Ну что же, если нужно, полежу еще немного. Опьяненный весенним воздухом, я закрыл глаза и незаметно для себя погрузился в состояние дремы, которая сменилась крепким и продолжительным сном.

Перед выпиской меня посетил Торновский. Он рассказал о том, как сам, раненный в голень, лежал на соседней койке около месяца тому назад. С теплотой отозвался о Рерихе, который все это время помогал его семье продуктами и деньгами, часто навещал полковника в госпитале, поддерживая морально. От своего ранения Торновский еще полностью не оправился, сильно прихрамывал на правую ногу и не выпускал из рук трость, на которую опирался при ходьбе. На папахе его была серебряная кокарда с двуглавым драконом, точно такая же, как у Вольфовича во время памятного вечера у Унгерна.

– Какая у тебя необычная кокарда, – заметил я как бы между делом.

– Да, теперь некоторым офицерам выдают именно такие, – ответил он уклончиво и сразу перевел разговор на другую тему.

После того как мое состояние улучшилось, я вернулся в штаб и погрузился в дела, впрочем с уходом Азиатской конной их почти не осталось. В штабе было непривычно пусто, он выглядел заброшенным. Я решил проверить содержимое сейфа, но старый шифр, как я и подозревал, не позволил мне открыть толстую стальную дверцу. Отправился в мастерские, надеясь там по возможности узнать о том, куда пропал Рерих и когда ожидают его возвращения.

В мастерских я встретил Лисовского. Он, как всегда, был погружен в работу над каким-то механическим агрегатом. Своим громким приветствием я вывел инженера из задумчивости, которая, судя по обращенному ко мне бессмысленному взгляду, была весьма глубокой. Некоторое время Лисовский стеклянными глазами смотрел сквозь меня, потом обреченно вздохнул и часто заморгал:

– Господин Ивановский, рад вас видеть!

– Не желаете пообедать со мной? – предложил я, уверенный в том, что Лисовский непременно откажется.

– У дунган? Давайте пообедаем, я тут почти закончил.