Урга и Унгерн

А потом наступило утро. Сипайло спал, прислонившись головой к боковой дверце. Войцехович вглядывался в дорогу, я размышлял о своем. Остановку сделали на перекрестке, когда солнце уже было в зените. Вольфович и Жамболон, что-то обсуждая, разминали ноги и руки рядом со второй машиной. Хитун стоял в стороне и курил папироску. Третьего автомобиля не было видно. Наверное, его отдали двум таинственным незнакомцам, которых мы забрали в Мадачане посреди ночи.

– Ивановский, иди сюда, разговор к тебе есть! – Вольфович махнул мне рукой и, развернувшись, зашагал от дороги в степь; я последовал за ним. – Ты как там с Сипайло, ладишь пока? Не закатывает сцен, не лезет душить?

– Нет, пока ведет себя пристойно, – хмуро ответил я. – А почему именно мне этого гада подсадили? Не лучше ли ему с Жамболоном ехать, ну или с вами?

– Привыкай, братец! Мы с Жамболоном двинем дальше на юг в сторону Калгана. А вы на восток свернете, к Хайлару. Там у Сипайло спрятаны документы. Я оружие у него отобрал, но этот змей хитер и опасен. В дороге может всякое случиться. Потому делай как знаешь. Можешь его везти до Хайлара, а можешь по пути высадить в пустынном месте, никто тебя за это не осудит.

– Вот это да! – поразился я. – Мне Рерих сказал, что мы все вместе поедем до Хайлара, а теперь такое…

– Рериха тут нет, Ивановский! Тебе бы уже и повзрослеть пора. Ты жив, вооружен, у тебя есть автомобиль с пулеметом, груженный золотом и патронами. До границы тут несколько дней ходу. Справишься?

– Справлюсь, – кивнул я утвердительно.

Было немного стыдно. Что же я, совсем уже ничего сам сделать не смогу? Конечно справлюсь…

– Ну а теперь давай прощаться. Рад был нашему знакомству. Войцеховича береги! Он знает, где схрон с водой и топливом, у него же подробная карта Лисовского, так что не заблудитесь. Золото поделите честно. Я бы на вашем месте основную его часть перед Хайларом зарыл. Потом вернуться можно и забрать целиком все или по частям вывезти. Остановки делайте пореже. Тут по трактам разная сволочь разбойничает, поэтому, как на запад свернете, пулемет на турель поставь и до Хайлара не снимай.

Попрощались. Вольфович с Жамболоном поехали дальше. Войцехович некоторое время смотрел им вслед, а потом поинтересовался:

– На юг двинули? А нам, значит, на восток?

– А нам на восток, – подтвердил я.

– Ивановский, дай мне наган! Может, отстреливаться по дороге придется. – Сипайло сощурился и нервно замотал головой. – И еще воды дайте! Умираю уже, так пить хочется.

– Выйди из машины, – скомандовал я и достал наган.

– Никуда я не выйду! – завизжал Макарка и ухватился за боковую дверцу обеими руками.

Я направил ствол ему в голову и повторил решительно:

– Выходи из машины, иначе пулю сейчас схлопочешь!

– Меня – нельзя! У меня документы в Хайларе для вас! Еще вот золотишко есть, поделим по-честному. Вольфович запретил меня в расход пускать!

Сипайло заплакал, содрогаясь в нервном припадке, но из машины вылез. Войцехович смотрел на происходящее с удивлением и любопытством.

– Сипайло, в Ван-Хурэ я дал обещание полковнику Казагранди о том, что при первом же удобном случае произведу над тобой казнь. Ты повинен в смерти множества незнакомых мне людей. А еще была Дуся, была семья доктора Гея, его жена, теща, маленькие дети…

– Стой, стой! Это не я! Это по приказу… Ивановский! Кирилл Иванович!

Сипайло неожиданно бросился мне в ноги и, обхватив их руками, прижался ко мне и зарыдал. Я попытался освободиться, но он так крепко завязался в узел вокруг моих сапог, что пришлось ударить его наотмашь по темени рукояткой нагана. Макарка ослабил хватку, а затем и вовсе опустил руки, дав мне возможность отойти от него на несколько шагов. Он осел на землю и схватился за рану на голове, из которой начала вытекать вязкая темная кровь. Она просачивалась сквозь пальцы, стекала по лицу и тяжелыми каплями падала на пыльный щебень дороги. Макарка держался за голову, раскачивался из стороны в сторону и тихонько стонал. Слезы ручьем бежали из его глаз, перемешивались с кровью, образуя на лице светло-розовые полосы.

Мне не было его жалко. Я поднял револьвер, хорошенько прицелился и выстрелил Сипайло в живот. Он громко завыл и, упав набок, стал кататься по щебню, который окрасился в красный цвет. Мне вдруг стало противно и стыдно. Убивать безоружного испуганного человека, пусть даже самую последнюю сволочь, было нелегко. Войцехович после выстрела отвернулся и больше не оглядывался. Я поспешил к автомобилю и сел на заднее сиденье.

– Поехали! – скомандовал я, и автомобиль двинулся по тракту, оставляя в клубах пыли где-то далеко позади одинокую фигурку человека, истекающего слезами и кровью.

Урга. Июнь 1921