Уральский Монстр

Любопытно, что на эти записи не наткнулись товарищи милиционеры, нагрянувшие с внезапным обыском к Винничевским утром 25 октября, сразу после ареста сына. В этом обыске, напомним, участвовали самые, с позволения сказать, светила сыска: Урусов, Брагилевский, Вершинин, и масса «шнурков» рангом пониже. Получается, что вся эта компания профессионалов не удосужилась внимательно ознакомиться с книгами арестованного и его рукописными записями. Что тут скажешь? Не в первый уже раз свердловские пинкертоны показали удручающе низкий уровень профподготовки. К слову сказать, их коллеги из управления госбезопасности во время обысков изымали все рукописные материалы, дабы их внимательно изучить в спокойной обстановке, независимо от того, идёт ли речь о блокнотах или записях на полях газет. Вывозили всё! Но то – госбезопасность…

Итак, Елизавета Винничевская, абсолютно убеждённая в том, что у сына нет друзей, вдруг с удивлением обнаружила в его непонятных записях какие-то телефоны, даты, странные фразы. Собрав находки, женщина отправилась на приём к начальнику областного угро Вершинину, допрашивавшему её прежде, и передала их для изучения. Несложно догадаться, что Евгению Валериановичу очень не понравился ход мысли матери обвиняемого – та стала подозревать наличие соучастника, выдумывать какие-то усложнённые схемы, дескать, кто-то подучил её любимого сыночка-душегуба, сам-то он мальчик хороший, не додумается до плохого, в общем, городить огород – а это всё было не нужно следствию. Следствие прекрасно шло своим чередом – Владимир Винничевский «кололся», всё признавал, никаких фортелей не выкидывал, так чего ж тут рака за камень заводить? Советская милиция так не работает, теории заговора ей неинтересны.

Поэтому Вершинин принял все эти бумажки без всякого оформления и не выразил ни малейшего интереса. Нет никаких описей, текстовых или фотографических копий этих подозрительных бумаг. Скорее всего, Вершинин по-тихому уничтожил бы всё, принесённое Елизаветой Винничевской, и никто бы никогда вообще не узнал о существовании этих бумаг, если бы не одно «но». Дело заключалось в том, что на одном из кусочков бумаги были проставлены какие-то цифры и рядом с каждой какие-то непонятные слова – обязательно одна из двух букв – либо «м», либо «д». Последовательность записей в целом совпадала с последовательностью нападений на детей. Дабы читатель понял, о чём идёт речь, воспроизведём текст странной записки: «I – Ц. П. К. и О. дец II – дец III – ряд. с шк. дец IV – сад. м V – гор. Благ. м VI – увоз м VII – шарташская ул. дец VIII – пион. пос. д IX – виз д».

Зашифрованные записи убийцы связанные с его нападениями, своеобразный «дневник» преступника, или, выражаясь точнее, персональный мартиролог. Как и подавляющее большинство серийных убийц Винничевский испытывал неконтролируемую потребность фиксировать преступления, дабы ничего не забыть.

Уж на что Вершинин не хотел заниматься этой чепухой, но тут ему пришлось задуматься. Титаническим напряжением ума он понял, что перед ним шифр, каким-то образом связанный с проводимым расследованием. Идут вроде бы порядковые номера и указаны географические названия или ориентиры: «Ц. П. К. и О.» – это Центральный парк культуры и отдыха, «гор. Благ.» – это гора Благодатная, «шарташская ул.» вообще разъяснять не надо, да и с «пион. пос.» тоже всё ясно – это Пионерский посёлок. В некоторых из этих мест Винничевский совершал нападения, о которых правоохранительным органам уже было известно. Но почему-то пунктов в записке всего 9, хотя Винничевский сознался уже в большем числе нападений, и непонятно, что означают приписки «дец», «м» и «д». Наверное, это какие-то условные сокращения, вот только что они сокращают?

Это единственная улика, с которой уголовный розыск в конце-концов стал работать, но если не знать предыстории, описанной выше, из следственных материалов понять её происхождение невозможно. Вообще! Её никто не находил, официально не приобщал к следственным материалам, не оформлял никакой справки, никакого постановления – записка эта словно бы сама собой материализовалась из воздуха.

Ещё раз подчеркнём, что точная дата появления этой бумажки в распоряжении следствия неизвестна. Но известно, что это произошло до 17 ноября. Потому что во время допроса 17 ноября лейтенант Лямин прямо спросил учительницу математики Ларису Зарганкову о возможном использовании условного шифра учениками её класса (читай, Винничевского). Судя по реакции допрашиваемой, та не поняла о чём идёт речь, но сразу постаралась дистанцироваться от опасной темы: «Случая обнаружения в школе у бывшего ученика Винничевского Владимира какого-либо шифра я не знаю. Мать его я совершенно не знаю, и мне она ни о каком шифре также не говорила. Ученики нашей школы, в частности 7 класса, пользуются иногда азбукой Морзе – это в большинстве мальчике в переписке между собой».

Ну что ж, преподаватель отрицает свою осведомлённость о любых деталях сокрытия Владимиром Винничевским содержания своих записей, хорошо!