Урал атакует

Костя пошел направо, к черной машине, перехватив чемоданчик в другую руку. Всего десять шагов. Ему показалось, что в непроницаемых окнах кто-то зашевелился.

И вдруг заурчал мотор, но не со стороны «Опеля», а со стороны пустой в утренний субботний час дороги. И тут же вероломно захлопало, часто-часто, оглушая в ушах. И жестокая боль железным прутом вошла в бок и горячо растеклась, поднимаясь к сердцу. Вмиг обмякшие ноги подкосились, он упал. Только бы не выпустить из рук «Минипу».

И уже кто-то подбежал под несмолкающие хлопки и склонился над ним. Свой или чужой? Но серое небо неумолимо опускалось прямо на глаза, веки тяжелели. И через мгновение мир исчез.

* * *

Черная глубокая яма, глухой провал и вдруг свет – забрезжил свет, мерцающий, неустойчивый. А вместе с этим светом врезалась боль, где-то снизу и сбоку, изгрызающая, жаркая – как будто он сидит в луже раскаленной желтой лавы. Налитые грузом веки, наконец, разомкнулись, и он увидел слева покачивающееся окошко – вот откуда дрожащий свет! Но он понял, что это покачивается его голова, неприятно выстреливая в висок приступами мигрени. И горячий пот на лбу сильно захотелось вытереть. Но безвольная металлическая рука не поднималась.

Да, он понял, что сидит в легковой машине, на заднем диванчике, где-то посередине, в мелких льдинках битого стекла. И его оглушают какой-то всеобщий грохот и мощное стрекотание, смешанные с нудным воем нутра автомобиля.

Над ним возникла голова соседа справа, соседа, как оказалось, грубо прижимавшегося к плечу. Размытое карикатурное лицо со впалыми скулами.

– Ну, ты че, очнулся, братка? – Ломкий молодой голос пытался переорать адскую какофонию шумов.

– Где я? – банально выдавил из себя Муконин.

– Мы друзья. – Карикатурное лицо тревожно глянуло назад. – Твою мать, Бурый! Уходи щас в подворотню, там выезд есть на Запорожскую, я знаю!

Голова пригнулась, резко просвистело, словно ватой заткнуло уши, и Костя услышал очень глухо:

– Крепись, братка. Натовцы, пидоры, пронюхали про нашу стрелку, или кто-то из своих заложил.

– Ничего, держись, Костян, рана пустяковая. – С переднего сиденья глянул уместившийся бочком лысый человек с яйцеобразным черепом, с «калашником в руках», – его окно было открыто, и оттуда с шорохом врывался ветер, освежающе поглаживающий Муконина по челке, по каплям пота. – Еле успели тебя перехватить, а сейчас главное, от погони уйти.

Лысый высунулся в окно, плечо его задергалось в такт автомату. «Левша», – смутно подумал Костя.

Водитель, похоже молодой совсем парнишка с повязанной черной банданой, – резко вывернул руль, колеса взвизгнули, и тачка проскользнула куда-то во двор.

– А-а, бля-я, с-с-суки! – Лысый вдернулся в салон, схватившись рукой за череп. И по гладкой выбритости потекло жутко-алым из-под пальцев. И он как-то сполз в своем кресле.

И пахнущий какой-то гуталиновой гадостью (или это только почудилось в жаркой полубредовости?) человек с карикатурным лицом подался вперед, затеребил за плечо безволосого.

– Бора, ты че? Бора, тока не отключайся, пожалуйста! Бора, бля! Бора-а!

– На фиг, Дрюн, хватай «калаш», – заорал Бурый, снова выкручивая руль.

«Опель» опять завизжал, Костю качнуло и с этим подмахнуло приступом тошноты, и даже к горлу подступил отвратительный гоголь-моголь.

Дрюн послушно схватил автомат, свирепо, со звоном выбил стекло. Костя зажмурился, но все равно один осколок, стало быть, мелкий, впился комариком в нос… Когда Костя приоткрыл один глаз, Дрюн уже колыхался из-за отдачи автомата.

Муконин сплюнул противную слизь под ноги, начал ощупывать себя. Что это? Бинты? Кто-то успел наложить бинты, уже мокрые, склизкие от проступающей крови. Кто же это сделал? Не Дрюн ли? Ну конечно он. Так, левый бок, где-то под ребрами. Может, и вправду, пустяковая?! В крайнем случае останусь без селезенки, эка невидаль! Но ведь выживу же, да? Ну ясен пень, выживу! Только почему ж такая адская, невыносимая боль, будто выколупывают скальпелями мясо, предварительно ободрав кожу? А вдруг я умру от потери крови? Кого он там перевязал? Курам на смех! И мурашки от страшной мысли сразу пробежали по всему телу. Нет, ты не можешь, ты должен! Ведь бывало и хуже. Но ради кого? Ради чего? Просто хочется жить. Обалдеть, как хочется жить. Никогда так не хотелось! Да пусть хоть ради нее. Увидеть ее снова. Прибежать, принестись к ней и сказать, что все ошибка, сказать, что прости, что я хочу быть с тобой, здесь и сейчас. А будущее в наше время так призрачно. А вечность нам все равно не дана.

Провал. Маленькая черная дыра. Встряска. Неимоверная встряска. Все внутренности отбивают молотком. И вот опять свет. Боль просыпается. Она становится еще сильнее. Черт возьми, когда же это все кончится?! Господи, помоги мне! Ну когда же это все кончится? И вот уже его вытягивают за руку, за здоровый бок, вытаскивают из «Опеля». Кто? Дрюн. Милый, добрый Дрюн, ангел-хранитель, парень с карикатурным лицом, с рыжеватой челкой.

– Идти можешь? – горячо и влажно спрашивает в ухо.