Упрямица

Рэйвен вежливо поблагодарила Ахмеда и открыла дверь. Комната оказалась просторной и была начисто ли­шена украшений, в изобилии имевшихся, как она успела узнать, почти во всех индийских домах. Если, конечно, не считать украшением свисавшее с потолка опахало, кото­рым, вне всякого сомнения, часто пользовались в летние месяцы. Единственное окно закрывали жалюзи. Когда Ахмед зажег лампу, Рэйвен увидела в ее мерцающем све­те, что стены комнаты – совершенно голые, выкрашен­ные в цвет слоновой кости, вдруг показавшийся девушке совершенно удручающим. К ее величайшему облегчению, оказалось, что спать ей придется не на легкой индийской койке, а на настоящей европейской кровати, с подушками и чистым тканым покрывалом.

– Благодарю вас, все в порядке, – кивнула она Ахмеду. – Кузен Филипп, похоже, ведет спартанский образ жизни. Или так выглядит только его летняя рези­денция? – Рэйвен с сомнением взглянула на индуса, ибо не знала, насколько глубоки его познания в английском.

– Мисси-саиб?

– Ничего, ничего, все в порядке, это я просто так. – Девушка дружелюбно улыбнулась.

– Я принесу воду и чистую одежду мисси-саиб, – сказал ей Ахмед и бесшумно выскользнул из комнаты.

Рэйвен нахмурилась. Неужели здесь нет других слуг? Неужели Ахмед должен один выполнять всю работу?

Она решила не ломать себе голову над тем, что долж­но волновать хозяина, и прошлась по комнате. Затем сня­ла с плеч накидку и аккуратно повесила ее на спинку стула. Приподняв жалюзи, она попыталась рассмотреть хоть что-нибудь во дворе, но уже стемнело настолько, что ей не удалось разглядеть ничего, кроме собственного от­ражения в стекле. Лицо у нее было очень бледное и осу­нувшееся.

Да-а, пожалуй, на неё смотрело очень грустное лицо… Рэйвен поспешно отвернулась от окна. Не стоит об этом думать, решила она. Ее отец сказал ей как-то, когда ей было девять лет и умер ее любимый пес Янус, что цена человеческого сердца – шесть пенсов за дюжину, а заме­нить разбитое на другое проще простого. Она грустно улыбнулась. Возможно, маленькую девочку и можно было утешить таким образом, но залечить душевные раны, на­несенные Шарлем Сен-Жерменом, так просто не удастся.

– Признаться, я ожидала увидеть нечто менее аске­тичное, чем это, – сказала Дэнни, входя в комнату.

– У тебя тоже голые стены? – спросила Рэйвен.

– Нет, там еще хуже. Не думаю, что мистер Фи­липп – рачительный хозяин – Дэнни неодобрительно поджала губы. – Вряд ли здесь есть еще какие-нибудь слуги, кроме этого загадочного Ахмеда. Если не считать маленькую угрюмую девчушку, которая подглядывала за мной через щель в двери. Я попыталась заговорить с ней, но она мгновенно скрылась, как испуганный зайчонок. Должно быть, она помогает на кухне, потому что ее жут­кие шаровары, какие носят все их женщины, были заля­паны спереди жиром.

– Да-а, странноватое у кузена хозяйство, – согла­силась Рэйвен. – Но ты должна помнить, что Филипп живет здесь только несколько месяцев в году. Может, он не хочет возиться со штатом слуг, а его потребности более чем скромны? Вряд ли такой мужчина захочет везти сюда из Бомбея все, что есть в его тамошнем доме.

Дэнни фыркнула:

– Если вы спросите меня, мисс Рэйвен, то я не вижу необходимости торчать здесь. Я бы с гораздо большим удовольствием остановилась в Бомбее, чем в этих диких горах. Бомбей по крайней мере кажется цивилизованным местом. – Она покачала седеющей головой. – Кроме того, жаркие месяцы уже позади. Почему же он остался здесь?

– Полагаю, кузен Филипп сам ответит на все наши вопросы за ужином. О, спасибо, Ахмед, – улыбнулась Рэйвен, видя, что бородач вернулся с огромным глиняным кувшином с водой. – Поставьте это на стол.

– Хорошо, тогда я оставлю вас, мисс Рэйвен, – сказала Дэнни. – Помойтесь и переоденьтесь, – доба­вила она, всем своим видом показывая, что тема не исчер­пана и у неё есть еще что сказать по этому поводу.

Рэйвен прошлась по голым половицам и нахмурилась, обмакнув палец в воду, – вода оказалась чуть теплой. Видя, что Ахмед медлит у двери, она молча взяла кусочек щелочного мыла, тоже принесенный им, и начала намыли­вать руки. Дэнни оказалась права: индус был любопыт­ным и загадочным. Возможно, просто потому, что ни она сама, ни ее компаньонка многого не понимали и не знали в жизни индусов. Кузена Филиппа понять было еще слож­нее, его манера держаться весьма разочаровала Рэйвен. Вот они с дедушкой Хадрианом тоже никогда раньше не встречались, но между ними с самого начала возникли теплые, настоящие родственные отношения. Рэйвен над­еялась, что и его сын окажется таким же энергичным и добросердечным человеком.

Разбирая багаж, внесенный Ахмедом, Рэйвен доста­ла из чемодана помятое письмо дедушки Хадриана сво­ему сыну, намереваясь вручить его Филиппу за ужином. Развернув письмо, она внимательно рассмотрела мелкий, аккуратный почерк деда, и внезапная боль в сердце на­помнила ей о том, как они были взволнованы и счастли­вы, когда он писал эти строчки. Откуда ей было тогда знать, что ожидало ее в долгом и трудном путешествии? Сердце вновь защемило так нестерпимо, как тогда, ког­да умер отец.