Предполагалось, что если жюри состоит из опытных руководителей, то участникам будет полезно выслушать их комментарии и оценки. Однако далеко не всегда в составе жюри оказывались настоящие профессионалы: будучи людьми занятыми, они, если и соглашались войти в состав жюри, редко оставались до конца конкурса, и в зале оставались невысокого ранга и статуса руководители.
К тому же оценки и комментарии, даже руководителей высокого ранга, часто оказываются некомпетентными и беспомощными. Стоит только на пять толковых комментариев, сделанных жюри, появиться одному некомпетентному, как происходит дезориентация участников конкурса, они не доверяют больше оценкам жюри.
Наконец, жюри, действительно, часто допускает ошибки в оценках. И дело не в том, что автор считает себя более сведущим, чем жюри, хотя это недалеко от истины. Иногда стоило только поинтересоваться, почему жюри оценило так или иначе выполнение задания, а затем объяснить, где скрыты «подводные камни», растолковать положения законодательства, указать на явные и латентные (т. е. скрытые) последствия того или иного решения, как жюри совершенно искренне меняло свою точку зрения на противоположную. Именно эта неустойчивость, зависимость оценки жюри от комментария ведущего конкурс и заставляет не доверять этой оценке.
Существовала также иллюзия, что если руководители предприятия, отрасли или региона, в рамках которого проводится конкурсный отбор, на нем присутствуют и воочию видят свои молодые управленческие кадры, то эффект конкурса, его организационно-кадровые последствия для победителей будут значительно выше, чем если просто вручить руководству список резерва. Ведь у нас настолько привыкли не верить качеству социальных мероприятий, что на такой список, не подкрепленный личным впечатлением, смотрят с большим недоверием.
Однако опытные руководители умело уходили от ситуаций, которые поневоле могли бы их поставить перед необходимостью кадровых или организационных решений (защищали свое
Как-то во время конкурсного отбора среди комсомольских вождей нас посетил высокий партийный руководитель, но вскоре исчез. Через некоторое время, улучив минутку во время самостоятельного выполнения участниками одного из заданий, я спустился в лаборантскую, где неожиданно застал его слушавшим в одиночестве все происходящее на конкурсе по радиотрансляции. Так он оберегал свое «право на незнание». Увидев меня, он немало смутился.
Всякую же настойчивость приглашения в глубине души, а иногда и открыто, они расценивали как «давление». Поэтому попытки заставить их посетить конкурс – если не в роли зрителей, то в качестве членов жюри (как бы по необходимости) – не особенно удавались. Ведь десятилетиями воспитывалось искусство избегать ситуаций, требующих личного и определенного решения.
Апофеозом этого «искусства» явился беспрепятственный полет над нашей страной самолета-нарушителя господина Руста и его посадка аж на Красной площади. Если кто-то думает, что наши люди с тех пор здорово изменились, пусть поделится своим оптимизмом с бедными и неимущими.
Была надежда, что когда нет работы (а от конкурса к конкурсу ее становилось все меньше и меньше), члены жюри будут подходить к столикам участников, слушать дискуссии (после первых конкурсов мы стали это разрешать не только членам жюри, но и зрителям, заметив, что участники не обращают на это внимания), делать выводы, полезные для предприятия и для себя лично.
Оказалось же, что, хотя среди членов жюри и встречались люди, действительно извлекающие из происходящего максимальную пользу, подсаживающиеся к столикам, изучающие документы, задающие уйму вопросов организаторам, – большинство членов жюри не выдерживало интеллектуального напряжения и в паузах предпочитало просмотреть газеты или поболтать друг с другом на отвлеченные темы. Поэтому когда жюри оказывалось незагруженным, большинство его членов откровенно скучало, а то и покидало конкурс.
Нас долго мучила проблема: чем занять жюри? Уж мы и барышень иногда подсылали, чтобы разговорами занять досуг, и материалы поинтереснее раздавали. И в конце концов мы решили вообще обойтись без него.