Управдом

Через два часа он понял, что без пол-литры тут не обойтись. Еще через час — что и четверти самогона будет маловато. Цифры стояли перед его глазами ровными рядами, пытаясь как-то соединиться друг с другом в хоть какое-то логическое объяснение тому, что происходило на фабрике. Шальная мысль теперь казалась глупостью — фабрику проверяла фининспекция, и не раз. Сговор? И такое могло быть, если хищения проводились регулярно, то руководство могло давать фининспекторам на лапу. А если давало, то и уголовному розыску перепадало, они должны были следить за сохранностью социалистической собственности и пресекать незаконные поползновения госслужащих. Сам Мальцев смог бумаги изъять только потому, что дело об убийстве на складе было связано с кражей, теперь предстояло сличить их с бумагами владельцев склада, которые лежали в адмотделе.

Во всей этой мешанине фактов и догадок его занимало то обстоятельство, что обычно грабители вывозили гораздо больше мануфактуры, чем этот Бритва-Панченко мог на подводе одной увезти. Даже если учитывать то, что рядом была река, и ткани можно было погрузить на плоты, размер хищений был слишком велик. А это, по соображениям Мальцева, означало, что самих товаров на складе могло и не быть. Что, если грабители создавали видимость кражи, а на самом деле товар прямо с фабрики отправлялся налево? Надо было только посмотреть, сходятся ли цифры последней поставки с документами на складе — после ограбления бумаги на фабрике могли подчистить, а до тех, что хранились в угро, никто бы не добрался. Он окинул взглядом пачки бумаг, представил, сколько еще всяких артелей, коммерческих обществ и прочих новобуржуазных образований предстоит прошерстить, если он чего-нибудь найдет, и позвонил Карецкому.

Тот был на выезде, трубку взял один из агентов. Договорившись, что скоро появится, Мальцев взял нужную папку, аккуратно запер кабинет, сдал ключ милиционеру, сидевшему в центральном подъезде, и быстрым шагом дошел до адмотдела. Когда он там появился, Карецкий уже сидел в кабинете, смоля папиросу.

— Привет, — он потер покрасневшие глаза. — Что там у тебя?

— Смотри, — Мальцев уселся на стул, протянул папку и рассказал свою идею.

— Зачем им это? — Карецкий встал, приоткрыл окно. — Паша, сам посуди. Ну привезли они малую долю продукции на склад, остальное куда-то переправили, накладные отдали, заплатили деньги фабрике. Так?

— Так, — подтвердил следователь.

— И деньги фабрика получила полностью?

— Тоже верно.

— Тогда какая в этом выгода, не пойму. Коммерсанты полностью с государственной фабрикой расплатились, республика деньги получила, отправила в губбанк. Мы, Паша, охрану социалистической собственности обеспечивать должны, хищения государственного имущества пресекать, то, что украли у нэпманов, это другая статья УК РСФСР. Этим мы тоже занимаемся, но уж, прости, что я это скажу тебе, буржуев новых сколько ни грабь, они все в прибытке остаются. Нет, виновных мы задержим и следствию передадим, ты уж там им шей что хочешь. Сейчас я папку найду, и мы посмотрим. Вдруг ты прав.

Мальцев оказался не прав, цифры что в накладных фабрики, что в тех, которые лежали в угро, были одинаковые. Да, с кляксами, помарками и подтирками, но они ничем не отличались.

— Я все понимаю, работа есть работа, — Карецкий докурил очередную папиросу, закашлялся, хватаясь за грудь. — Вот ведь чахотка проклятая, как с войны прицепилась, не отпустит никак, мало того, что выворачивает, так теперь еще и по сердцу бьет. И молоко пью, и гуляю по вечерам, ничего не помогает. Иногда, знаешь, так и хочется вытащить из себя эти легкие, выдавить из них заразу и обратно вставить.

— А что доктор говорит?

— Что доктор — пилюлями пичкает. Мол, главное — витамины и ночной сон. А какой сон может быть с такой работой? Сейчас вон брали барыгу на хазе, там вещиц-то немного, и все большей частью гнилые, ему мелкое ворье скидывает за бесценок, а он так же за бесценок продает. Дома жена больная лихоманкой, четверо детишек мал-мала, живут небогато, но все равно преступник, дело тебе его завтра направлю вместе с ним самим. Понятно, что дадут ему по сто шестьдесят четвертой год с конфискацией, но детям-то как объяснить. Когда мы его брали, эти детишки молча на нас смотрели, чистенькие все, в дряхлой одежонке, через это молчание слезы у них капали, как после этого нормально спать, скажи мне, дорогой Пал Евсеич. Французский революционер Огюст Бланк, он что говорил — у революционера настоящего должны быть горячая голова и холодное сердце. А как вот мне сердце холодным оставить, если голодные детские глаза видишь?

— Если там и вправду краденые вещи, то да, конфискуют все, — подтвердил Мальцев. — Только доказать надо, что он этим занимался постоянно, хотя что там, если вещей много…

Он махнул рукой.